ОДА РОДИНЕ
Запах проросшего злака
Трогает память мою.
Об этом точнее плакать,
Но я о тебе пою.
Как холодно, как лесисто,
Как снежно до слепоты,
И слышен обрывок свиста
На десять верст пустоты.
Не мне ли выпала участь
Вложить в невеселый всхлип
Всю прочность, вечность и сущность
Сплетенья вот этих лип.
Где сеть паучьего замка,
Его сердцевина, ядро,
Где восьминогая самка
Вывертывает бедро.
Где грубая сила связи,
Тисненье сосущих губ,
Глоток обескровленной грязи,
Как поцелуя звук;
Людям увидеть странно,
Как этот темный скелет,
Окутанный золотом тканным,
Святой наполняет свет,
Через оконные рамы,
В черной ночи встают:
Белые, белые храмы,
Светловолосый люд.
Воздух наполнен соком
Лип. Возникает свет,
Дремлет страна до срока.
Либо его нет.
Я
Я похож на толпу до потери лица,
Наблюдая тропу, я не вижу конца
За телами, струящимся в горизонт.
Я молчу, хотя часто молчать не резон.
Я молчу, когда путь загоняют в тоннель,
Когда вслед вместо пули летит карамель…
Мчится поезд - колесами в землю ушел,
Если спросят, отвечу, что все хорошо.
ТЕМА О СМЕРТИ
Поднявший ружье не погибнет от острого слова.
Чего же он ждет? В направлении мира иного
Не смея отправить последнюю партию тел.
Он сделал бы это, когда бы не слишком хотел
Запомнить надолго во тьму уходящие лица.
И стольких запомнил, что в памяти восстановиться
Могли их потомки, которым теперь уходить.
Он был в этом северном поле и думал, что смерть -
Упасть и уснуть на поросшую ягелем твердь.
И больше не видеть их лиц, и вообще не смотреть
На землю летающих птиц, на зеленый, на красный,
На шептанье травы, с дуновеньем согласной,
На девушек: бедра их, груди, глаза в темноте
Светились. Они исчезали в туманные те,
Лежащие алой чертой за чертою прицела,
Он видел и ужас знобил его липкое тело,
Срывался курок, и боек, подчиняясь ему,
По капсюлю бил.
Почему?
Почему?
Почему?