О том, каким я был в 1977 г., когда в первый раз оказался на фестивале, расскажет письмо, которое я написал сам себе в том же, 1977 году, с надписью на конверте: "Вскрыть в 1987 г." Даю его таким, как оно было написано, без исправлений:
"Я прочту это через десять лет, т.е. в 1987 году. Мне будет 28 лет. Неизвестно, что со мной произойдет за этот отрезок времени, но, что бы со мной ни случилось, я буду бороться за звание называться настоящим человеком.
В моих мечтах ты, 29-летний мужчина, будешь находиться в апогее физического и духовного развития, впрочем, и в дальнейшем ты будешь развиваться. Твой организм будет иметь право называться организмом. Единство мозга и мышечной системы не позволит над ним насмехаться. Мозг избавится от юношеской заносчивости и горячности. Стрессы не будут властвовать над организмом, а организм будет управлять стрессами и, играя, ликвидировать их.
Я буду иметь идеальную осанку, походку. Моя речь достигнет уровня речи, которой будут завидовать. Выражение лица будет лишено фотографической напряженности и вместе с этим будет выражать работу мысли. Улыбчивость сократится на 75%.
Характер ровный, и целеустремленный, выдержанный. Невозмутимость, умение владеть собой - вот мои личные качества к тому возрасту. Все же к 29-летию характер будет иногда показывать ребячество и несдержанность, но они будут быстро подавляться и будут незаметны окружающим.
Вежливость - неотъемлемая часть моего будущего "я". Обостренное чувство такта к женщине, учтивость и чувство превосходства над ней будут владеть мной. Однако к одной женщине я буду питать иные чувства. Любовь может сломать все мои фундаменты и пустить меня под откос.
К этому возрасту я скорее всего буду женат, и это положит конец моему развитию как личности. Поэтому я буду оттягивать этот момент насколько это будет возможным.
Я буду мало общителен, но тот, с кем мне все-таки придется общаться, будет доволен моим общением.
Мой собирательный идеал:
Павел Корчагин ("Как закалялась сталь")
Конрад Кернер ("Земля, до востребования")
Мариотти (к/ф "Опасная погоня")
Артур Бертон ("Овод")
Штирлиц ("Семнадцать мгновений весны")
Башкирцев (к/ф "Укрощение огня")
Лагутин (к/ф "Самый жаркий месяц")
Кондратьев (к/ф "Рожденная революцией")
Мой почерк будет походить на этот, но будет более крупным и ровным.
Я буду коммунистом - это точно.
Я не люблю военных, войну, и все, что с этим связано. Но я буду делать на работе это. Если я буду делать это, то моя работа будет противоречием.
Я не уверен, что войны не будет. Но я уверен в том, что наша страна делает и будет делать все, чтобы несчастья не было.
Скорее всего, когда я буду читать это, я с улыбкой буду вспоминать мою категоричность. Уже сейчас то, что мы называем жизнью, дает о себе знать подобно ребенку в животе матери живыми толчками, только извне.
Нельзя, невозможно полностью постичь восхищение жизнью. Жизнь - это песня экстаза. Горе ли, радость ли ты переживаешь, ты живешь!
Женская душа еще не охватила меня своей любовью, но любовь к жизни у меня крепнет с каждым прожитым в ней днем. Моя одержимость кажется мне смешной. Моя неуравновешенность скорее всего признак молодости.
Теперь - запись из дневника 5 июля 77 г.
Наконец-то появилась возможность рассказать о том, что долго будет храниться у меня в памяти как самое впечатляющее событие в моей пока что молодой жизни. Это - Десятый Всесоюзный молодежный фестиваль туристской песни памяти Валерия Грушина. Он собрал 50 тысяч молодых людей на живописном берегу Волги для того, чтобы почтить память советского парня, туриста Валерия Грушина. Валера был студентом КуАИ и все свободное от занятий время проводил в походах. Перед практикой на третьем курсе он с тремя товарищами отправился на речку Уду. Это быстрая таежная речка, бежавшая среди больших сосен и камней. Однажды, находясь один в палатке на берегу реки, Валера услышал крики с речки. Там перевернулась лодка и двое детей тонули посредине бурлящей речки. Валера бросился в поток. Девчонку взял выше локтя и поплыл с ней к берегу. Выбросил ее на берег и, шатаясь от усталости, снова поплыл на середину. Там оставался мальчик. Сил хватило только лишь на то, чтобы вытолкнуть его на берег; на то, чтобы выбраться самому, сил не было... Его искали двое суток. Не нашли. Друзья из института собрались на следующий год на Волге, чтобы вспомнить о подвиге Валеры, чтобы пропеть его песни, которые пел он. Их было 80 человек. Эти энтузиасты с любовью отнеслись к организации следующих фестивалей, на которые приезжали и гости с других городов. На десятый фестиваль прибыло 80 городов из различных уголков нашей Родины. Надо отдать должное организаторам фестиваля - он проходил в исключительной дисциплине и в атмосфере глубокого товарищества и уважения ко всем его участникам. Атмосфера непринужденности... (несколько слов нельзя прочитать)... уборка лагеря от мусора проходила не по принуждению, а по совести человека. Какие лица людей я там видел! Ни одного тоскующего или расстроившегося человека. Все молодые люди с улыбкой не расставались. Сколько репортеров с фотоаппаратами и магнитофонами! Если всю эту аппаратуру сложить в кучу, получился бы небольшой курган.
Лагерь, если смотреть на него с высокой террасы на берегу Волги представлял собой поселок палаток, выстроенных в идеальном немецком стиле, как по ниточке, со своими улицами и переулками. Купание на Волге не прекращалось ни на минуту в течение всех суток. Двое суток фестиваля можно было не спать, до того они насыщены событиями. Фестивальные ночи у костров и у эстрады. Когда садится солнце и ярче зажигаются костры после ужина и чая, у этих костров собираются кружки людей и в середине них, у самого костра - люди с гитарами. Песни! Какие я там слышал песни! Песни настоящие, с глубоким смыслом, и пели их так задушевно, так проникновенно, что уйти было трудно не досидев до утра. Лица певцов наполнялись такой добротой и лиризмом, каких я никогда не видел у профессиональных певцов. Первую ночь я сидел у костра рядом с нашей палаткой. Пел дяденька лет 30-ти, пропахший, наверно, насквозь дымом костров, с лицом, загоревшим на солнце, пышущим туристическим огнем. До того лицо его говорило о его принадлежности к туристам, что можно было его увидеть в толпе людей и сказать - вот идет турист. Он был в кепке, натянутой на лоб - больше из одежды я ничего не запомнил. Ему подпевали друзья. Пели негромко, для души, не для того, чтобы их слушали. Пели так, что вслушиваешься в каждое слово, в каждый звук гитары, игравшей в его крепких руках. По рукам было видно - это товарищ, который не подведет, с которым в огонь и в воду. Друзья к нему относились с уважением и мягкой добротой. Пели они о походах, о товарищах, обо всем, что так ценится в жизни, и редко встречается в обыкновенной жизни. Нет, жизнь фестиваля так отличается от повседневной жизни, что можно подумать - устроители фестиваля проводят пропаганду туризма и туристической песни, сманивают людей на туристические тропы от цивилизованного мира. Отношения людей на фестивале светились благодушием и товариществом. Там не было людей, приехавших для того, чтобы напиться и побуянить. Да если бы и нашлись такие, их быстро бы утихомирили - с обеих сторон лагеря была вода прохладная, а люди собрались крепкие и решительные. О заключительном дне и ночи фестиваля нужно рассказывать особо, а у меня устала рука.
Итак, мы подкрепились тем, что привезли с собой и отправились на фестивальную гору - это инсценированная гитара у подножия склона, на воде, с прислоненной к ней яхтой с парусом. Склон - метров сто, сто пятьдесят в высоту - идеальное место для прослушивания концерта. Склон имеет угол градусов семьдесят и впереди сидящие или даже стоящие люди не заслоняют от тебя происходящее на сцене. Гигантских размеров гитара на воде расположена так, что гриф ее служит мостком для певцов.
На этом запись заканчивается. В следующей, датированной 6 июля 77 г., читаю:
"Про фестиваль потом. Я обязательно, если будет такая возможность, буду ездить туда каждый год".
Это все, что касается фестиваля 1977 г.
О том, каким я стал через 11 лет, когда мне удалось съездить на этой фестиваль второй раз, пусть расскажут слова песни, написанной в 1987 году:
* * *
Заткнись, дружок!
Ты видишь на полке пирожок?
Возьми его и съешь.
Я так хочу, чтоб ты был сыт и свеж!
Ты помнишь, друг,
Как мы вступали в круг
И бегали что было сил внутри,
Не зная тех, кто этот круг чертил?
Да, шла игра,
И правила ее много лет не терпят перемен.
Мы родились не вчера
И с ролью пешек освоились вполне.
Он возьмет тебя одной рукой,
Стараясь быть спокойным,
Пронесет на ход вперед.
Поставит отдыхать.
Ах мама, мать!
Ты знаешь, я боялся и старался
Тебя не огорчать
И лгал тебе, и в драки не совался,
И грамоты учился получать.
Пешка ходит прямо,
Слон - наискосок.
Кто правила не знает,
Тот выиграть не смог.
Надел я сапоги,
Попробовал и пряник, и кнуты.
Старался не сбивать с ноги.
Но я тогда не знал
(Поверьте мне!)
Что я - в игре!
Я был так чист,
Что те, с кем я служил,
Меня прозвали "коммунист",
Я не жалел ни сил, ни жил,
Я не курил тогда, не пил,
Со мною мало кто дружил.
Мне повезло.
Меня не кинуло на дно -
Я их устраивал давно.
Отдали пешку в свет,
В огромный город, на шесть лет -
Вот это - университет!
Ешь, сыночек, кушай,
Не болтай ногой,
Папу с мамой слушай,
Вырастешь большой!
Спасибо поварам,
И тем, кто пищу раздавал.
Я все с охотой принимал
И с аппетитом уминал, пока
Не заглянул в соседний зал...
Учили нас в постельку не писеть по утрам,
Писать, читать учили,
Спасибо учителям!
Но в книгах мало проку, когда
Не видишь, что вокруг.
Итак, я оказался на перепутье вдруг.
Вот сказка:
На развилке стоит дурак Иван.
Перед глазами - камень,
На камушке - слова:
"Налево - будет злато.
Направо - будешь долго жить.
А прямо - ничего ты не сможешь получить".
Иван тогда подумал,
Что прямо - меньше зла.
Его дорога лесом дремучим повела.
И ягоды хватая с цветами на бегу
Он многое узнает, пока пройдет тропу.
"Дуракам закон не писан!"
Я решил стать дураком.
На меня взглянули искоса
Лики желтые с икон:
- Кто такой? Зачем шагаешь ты
Не по правой стороне?
Может, правил ты не знаешь?
Так не быть тебе в игре!
- Милые мои святые!
Мне понятен окрик ваш!
Я уверен, что отныне
Мы играем "дашь на дашь".
К сожаленью, эти игры опротивели давно...
Что ж, спускайте ваших тигров -
Пусть покушают... говно.
Я - говно! А тигров мало,
Чтобы пачкать их в говне.
Я уверен, что шакалов
Ожидать придется мне!
Так живем, пока, дружочек.
Вот такие пироги...
Ах, ты съел свой пирожочек?
На-ка вот, еще возьми.
И, наконец, заметки о фестивале-88.
То, что выделено - записи, сделанные непосредственно на фестивале 1-3 июля. Все остальное дописано по памяти 17-22 июля:
Радиостанция КВ у источника воды
Сидит парень под кусточком недалеко от фестивальной горы, где проходит тропка-дорога от станции до лагеря, и ведет связь с братьями-коротковолновиками. Когда я проходил мимо, он бойко сообщал на английском последние новости фестиваля и расспрашивал в свою очередь о делах в Техасе.
Оказывается, была еще одна радиостанция. Ее я обнаружил уже когда печатал снимки с фестивальных пленок. А когда фотографировал, не подозревал о том, что фотографирую радиостанцию. Она находилась в самом лагере, на административной аллее, недалеко от Гитары.
В очереди я насчитал около тысячи человек.
Очередь была за водой. Двух источников для восьмидесяти тысяч человек явно не хватало. Чтобы набрать в канистру воды, я простоял около трех часов. Мимо очереди проходили вновь прибывающие на фестиваль туристы, смеялись: "Почем водичка?", или "У нас за водкой меньше народу стоит!" Как и в любой очереди - обмен новостями и впечатлениями. Только не в каждой очереди вы встретите одновременно жителей Таллина и Свердловска, Астрахани и Новосибирска, какого-нибудь Серпухова и Великого Новгорода, и еще доброй сотни других городов. Прислушайся, и ты получишь из первых уст информацию о положении дел по всему Союзу. Конечно, куйбышевцев - больше всего, около половины всех фестивальцев. В лагере для каждого отдельного района г. Куйбышева отведена своя территория для размещения. Я жил в Железнодорожном, в компании своего двоюродного брата, его жены и еще одной девушки, имя которой уже не помню. Двухместной палатки нам как раз хватило, чтобы разместить там свои вещи, а спать мы почти не спали, разве что на пляже, или во время ночных концертов, когда на сцену выходил какой-нибудь зануда.
На том фестивале (1977 г.) милиции не было.
Как-то обходились. На входе в лагерь стоял столб с таким знаком: круг, внутри него - зачеркнутая бутылка. Знак срабатывал. Во всяком случае пьяных не было. А сейчас были. Выпимшие. Двое таких забрались на сцену (это уже после конкурсного прослушивания, где-то во втором часу ночи, когда объявили "свободный микрофон"). Один (оба были из одного города, не помню точно, из какого) начал читать свои стихи, великолепные стихи, о любви ("не обмани, не обманись…"), но его освистали. Второй пел прекрасные песни, навзрыд, но к середине своего выступления, когда он распелся вовсю, отключили свет на этой сцене и парень в расстроенных чувствах решил сходить вниз, но его долго не отпускали, просили петь без микрофона, и он старался, а девочки ему кричали: "Молодец! Молодец! Еще!" с особым выражением, и он старался. Потом он спел на нет свой голос и все разошлись по другим эстрадам.
Всего в лагере было около десятка таких сцен и можно было гулять всю ночь, слушать песни, переходя от одной к другой.
Публика здесь интересная, но мои песни не пойдут. Здесь нужно про Сталина, про Брежнева. Уже и про Михаила Сергеевича поют.
И еще хорошо идут песни, где есть палатки, дым костров, тяжесть рюкзаков и т.п.
Советы фестивальщикам: брать с собой канистру, палатку, топор.
Впрочем, без всего этого можно обойтись, если найдешь друзей, знакомых, или просто земляков: тебя приютят, накормят и чайку горячего дадут. Не пропадешь. Если же предпочитаешь ты гордое и независимое одиночество, возьми с собой на фестиваль одеяло (чтобы можно было поспать где-нибудь под кустиком или на пляже), и пять-шесть огурцов (они прекрасно утоляют жажду), и… пожалуй, все. Не сдохнешь. Подумаешь - два дня и две ночи.
О Лене думаю не переставая. Ведь она любит меня, любит, любит! По своему, боясь поспешить, повредить, но любит! И я ее люблю. И верю, что все у нас впереди. Надо только учиться у нее беречь это чувство. И беречь ее чувства. Не обижаться на ее сдержанность - это у нее вера такая. Надо уважать!
Милиционер (девушке, его фотографирующей): "Получше резкость наведи, чтобы четко получилось!"
Милиции на фестивале с самого начала было немного - человек десять. А вот к вечеру, перед большим концертом на Горе их прибыло два взвода - веселых, добродушных парней во главе с молодым симпатичным майором - они своим появлением произвели впечатление на молодежь - "Наши в городе!" От фотоаппаратов не отворачивались и всем своим видом показывали: "Ребята, мы свои в доску!" Мне их было немного жаль - стояла жара, все были раздеты, а на них - обмундирование, рации разные и фуражки тож.
Один раз видел, как милиционер бежал, держась за портупею, по лагерю, за ним - две заплаканные женщины, что-то объясняли ему на бегу - чем-то обидели нехорошие люди.
На последней пленке только понял, как надо наводить на резкость.
С собой взял отцовский "Зенит-II" и четыре пленки. Жалею, что не больше. А на следующий фестиваль надо будет захватить кинокамеру.
Высоцкий - в лотерею.
По пятьдесят копеек бойкие парни продавали квадратные листочки бумаги с наштампованными на них номерами, а вечером на одной из эстрад по ним разыгрывались сборники стихов Владимира Семеновича. Неплохие книжки.
На главных аллеях лагеря (их две - крестом) прочно обосновались дельцы от фестиваля. Несмотря на некоторую негативность такого моего определения они делали хорошее дело - продавали значки, плакаты, фотографии с прошлогодних фестивалей (еще не достигнут тот уровень оперативности, когда бы продавались фотографии текущего фестиваля), а также тексты песен и магнитные записи, майки и кепки с фестивальной символикой. И фонарики (про фонарики я потом объясню). Все это было здорово, но сердито - набор из четырех значков - 3 рубля, плакат - от одного до двух рублей и т.д. Однако, может быть, я зря обзываю людей нехорошими словами, и деньги шли на нужды фестиваля? Я как-то не поинтересовался. Бог с ними! Сам же я тоже приобрел и значки, и плакаты, и не жалею. А кепка у меня была своя - красная и с длинным козырьком, который защищал от солнца мой склонный к облуплению нос.
Куйбышев, пр-кт Октябрьский, 46, к.311. Логачева Света - продажа кепок.
Заметив, что я ее фотографирую, спросила: "А фотографии будут?" Я попросил ее адрес - надо теперь фотографию выслать.
И еще одна девчонка попросила фотографии - с ней было легче - она вручила мне свою визитку - деловая девчонка до смеха. Снежанной зовут - вся грудь в значках.
Нет, наверное, я ошибаюсь в предположении своем, что фестивальные торговцы работают в фонд фестиваля. Сейчас вспоминаю, что когда фотографировал парня с девушкой, продававших плакаты с Высоцким, девушка, увидев это дело, негромко своему товарищу сказала: "Что-то нас часто фотографируют - попадем куда-нибудь с тобой!"
Наполненный солнцем праздник.
От скептицизма меня к романтизму потянуло. Но погода действительно удалась (или, как говорят в Одессе, "погоды стояли чудесные"), в пример прошлым фестивалям, когда обязательно моросил дождь. На этот раз солнце светило с утра до вечера ярко, нужно сказать - энергично, и под конец первого дня цвет кожи некоторых плеч и спин вызывал у меня сочувствие.
В палатки залазить можно только с веником березовым - попариться.
Как я умею шутить здорово, правда? Нет, правда здорово?
Не знаю, зачем я это написал… Просто когда я залазил днем в палатку - переменить пленку и стибрить у товарищей из сумки огурец - сразу весь покрывался испариной, т.е. потом. Но это - в палатке. На воздухе на открытом было вполне сносно. А на Волге - просто прекрасно. Правда, чтобы до нее добраться, необходимо было переплыть одну протоку, метров в семьдесят шириной, потом пройти еще метров сто по лесу. Основная масса народа дальше протоки не шла - купалась в ней. А меня тянуло на волжский песочек. Кстати, о песке. Вернее, не о песке, но как-то все-таки и о песке. Короче, по соседству со мной расположилась как-то группа ребят - хиппи. Волосатики - такие спокойные инфанты, дофинисты с недоразвитой мускулатурой. Человек шесть-семь. Один из них купался и валялся в песке прямо в джинсах. Наверное, он их никогда не снимал, разве что когда нужно было покакать, но это нужда, наверное, была крайне редкой, потому что по его виду не скажешь, чтобы он много кушал. Нравятся мне эти ребята, волосатики. "Цветы жизни". Среди них была одна девушка - очень симпатичная, стройная и т.д. Ребята общались с ней, как старшие братья к сестре. И она чувствовала себя среди них в полной безопасности. Я не знаю, что тогда, на берегу, сияло ослепительней - солнце или ее улыбка. Она украшала ребят, и все вместе они украшали пляж.
Вот такой песок. Наверное, я просто БГ вспомнил: "Танцевали на пляже, любили в песке…" Это же их песня!
На Волге было здорово. Но. Чтобы добраться до лагеря, нужно было снова переплывать протоку. Берега ее были илистыми, и барахтавшиеся в воде ребятишки сильно ее мутили - бр-р! Чтобы остаться чистым, надо было где-то метров за десять до берега взлетать и по воздуху…
Я жалею, что крыльев нет,
Я летаю только во сне…
Сборная Куйбышева - сборная СССР.
Такой вот футбольный матч состоялся в один из дней фестиваля. Кто выиграл - не знаю. Но знаю, что на фестивале присутствовало несколько игроков из московского "Спартака". Я вообще дурак - если уж репортерствовать - так по делу. Почему не разыскал и не сфотографировал А. Мирзояна? Мне только очереди за водой подсчитывать.
Какать хочется.
Вообще-то туалеты были оборудованы, но я как-то чаще в лесу…
Женщины здесь некрасивые, отличаются от мужчин только второй штукой купального костюма.
Все-таки записи, сделанные непосредственно на месте - это не руда, которую потом обогащают, обрабатывают и выплавляют из нее металл, т.е. статьи, репортажи и т.п. - нет. У меня во всяком случае. Тут плохую службу сослужили фотографии, которые я делал намедни по фестивальным пленкам - в объектив в основном просились миловидные мордашки и сейчас я смотрю на них и думаю - почему я так записал: "женщины здесь некрасивые"? А вспомнить - так оно и было - некрасивые, 99%. И было бы странно, если бы было наоборот. Это же был не фестиваль красавиц, это же был туристский фестиваль. А красавицам и в городе хорошо. И когда мне удавалось иногда увидеть симпатичные глазки или носик - озадачивался - что же тебя потянуло сюда, в долину брезентовых палаток, где вместо духов - дым от костра, вместо румян на щеках - слезающая от перезагара кожа, и нет здесь кафе, где красивый мальчик угостит тебя коктейлем. Вместо этого здесь только вода из-под крана, и то - в порядке очереди.
Красивых грудей очень мало.
Ну, разнесло, поехало! Что с тобой, Славик? Разве это так важно? Главное, чтобы не было войны.
Дальше у меня в блокноте записи идут сплошным потоком - я сидел на дереве в ожидании начала заключительного ночного концерта и что думал тогда и видел, то и записывал:
Места на горе всем хватит, но его мало. Палатки стоят очень тесно. Ну и ладно. "Красногорск" обязательно в следующий раз взять. И Лену. Она будет озвучивать фильму.
Байдарочники не дураки. Они приспособили свои байдарки как боковые ложи. Только бы не простудились на воде за ночь!
Я думал, они дураки - везли свои лодки за тридевять земель - зачем? чтобы протоку переплывать? Ан нет, они не такие дураки. Я это понял, когда увидел, как перед концертом одна за другой байдарки стали подплывать к Гитаре и швартоваться у нее - и лучше чем у байдарочников зрительных мест не было. Места же на Горе уже с утра были заняты предусмотрительными товарищами. Самые предусмотрительные компании посылали своих делегатов сюда пораньше и те бронировали места поближе; менее предусмотрительные занимали места подальше. Вся Гора была уже до обеда поделена колышками и ленточками между предусмотрительными.
В центре каждой оккупированной территории сидел, подремывая, страж, который моментально просыпался всякий раз, когда кто-нибудь из непредусмотрительных прикидывался дураком и пытался пристроиться со своим одеялом в границах охраняемой этим стражем земли: "Вы же видите, товарищ, место занято, нас тридцать человек и на вас тут места не хватит, нет. Поднимитесь выше…"
Так что байдарочники, действительно, не дураки. Они оказались, наверное, самыми предусмотрительными, предусмотрительнейшими. А самым умным был я, который забрался непосредственно перед концертом на сук одного из дерев, стоявших недалеко от эстрады, сделал там из одеяла комфортабельное кресло и, потихоньку смахивая пепел сигареты на головы предусмотрительных, писал о байдарочниках.
Вечером у Волги бархатный цвет поверхности воды (вельветовая поверхность) под солнцем.
Вечером поверхность воды волжской приобретает в пологих солнечных лучах удивительный, не виданный мной никогда ранее какой-то теплый, бархатный цвет.
Ни оригинал, ни редакция, видимо, не объяснили тебе, читатель, что это такое - "вельветовая поверхность воды". Но ты не огорчайся - если хочешь узнать, приходи ко мне - я покажу тебе свои синие вельветовые штаны - очень похоже.
Ракеты пускают.
Просто так, от избытка чувств. Или не терпелось проверить ракетницы перед концертной ночью? В любом случае, при солнце они не смотрелись.
Тело нужно держать в теле.
Но душа - это, конечно, главное. И сколько здесь видится по настоящему красивых людей, которые не стесняются своей внешности, какими бы они некрасивыми не были внешне. Есть очень оригиналы!
Довольно сумбурная запись. Но, кажется, я понимаю, что хотелось мне сказать. Для меня не существует понятие "красота" как совокупность черт, пропорциональных между собой. Для меня красота - в действии, в движении мысли, в эмоциях. Если находится человек в условиях, когда он борется, действует, думает, радуется, смеется - он красив! Избавьте человека от меркантильных интересов, от пустословия, дайте ему возможность искать счастье, найти себе любимое занятие в жизни - вы увидите, как может быть красив этот человек!
Фонарики, конечно.
В день перед большим концертом фонарики электрические продавали. А зачем, я понял только на концерте. Оказывается, здесь существует такая традиция выражения зрительских симпатий: если нравится зрителю песня - он включает свой фонарик и машет им по волне мелодии. Представьте себе склон Горы ночью и тысячи зажженных огоньков, мигающих в такт исполнителю - те, кто это видел - не забудет никогда. И певцы сразу видят, как воспринимаются их песни. И тогда темнота на Горе страшнее, чем мнение жюри.
Дети малолетние. "Настоящим туристом будет!"
- это комментарий к процессии из молодой семьи (сынишке - 1 год).
Детей было немало. И то - ведь друзьям Грушина сейчас уже за сорок переваливает.
Специально для детей организована эстрада, где для них песни поют.
Сбор подписей
:на памятник жертвам сталинизма, на защиту окружающей среды.
Я почему-то нигде не расписался.
154 города - 80000 человек.
Это статистика фестиваля.
Если не слышно Горе - стихийный хор: "Не слышно!"
Устроители фестиваля конечно же соображали, в какой степени надо усиливать звук Гитары, чтобы ее услышала вся Гора и поэтому у ее подножия была установлена самая мощная аппаратура. Но, очевидно, и она не справлялась с требованиями слушателей, в основном тех, кто сидел в верхней половине Горы. Пришлось по ходу концерта выискивать и подключать дополнительные средства, чтобы удовлетворить всех.
Настоящий праздник - это гора.
Здесь, на большом концерте фестиваля - разгул демократии. Публика - добродушнейшая (есть еще места на планете, где свои эмоции можно без оглядки салютовать в высь!), и свист одобрения не спутать со свистом осуждения.
В ритм хорошей песни - сотни фонариков.
Когда песня нравится - люди зажигают свои фонарики. Не нравится - берегут батарейки.
А то и вовсе откидываются подремать чуток.
Группа "Три сучка" (Москва).
Пародии на мотивы песен А. Розенбаума. Они брали его песни и показывали, откуда А.Р. брал для них мелодии.
Швацкий Александр - Нижневартовск - "Беспокойная Ночь".
Пока было светло, или когда в небе висела ракета, я записывал имена тех, кто выступал. Сейчас уже не помню, о чем пел Швацкий.
Стали намного взрослей… - Сталина
Рифма такая пришла в голову во время концерта - вот я ее и записал.
Публика самая бесцеремонная из всех других, в которых мне довелось быть.
Вот так бы любил - со всеми недостатками, слезами...
Не помню, к чему и по поводу кого.
Колесников Андрей (Куйбышев) - песня о горькой истории.
Пермячка какая-то (с аккомпанементом парень) - Песня "Певец".
Голос у пермячки красивый.
А. Мельников - полярник - экспедиция "СССР - Сев. полюс - Канада": "Я наконец-таки отогрелся от арктической стужи".
В честь почетного гостя фестиваля давали салют - самый настоящий салют - залпом. Как в Москве. И тогда все освещалось вокруг и было на несколько мгновений как днем. Представляете: сначала - ночь, темень, только Гитара освещена прожекторами, да на том берегу мерцают огоньки фонариков, и вдруг - на несколько мгновений - яркий свет - и вся Гора, весь лагерь - у вас на ладонях. Замечательно!
А. Мельников так сказал: "Наконец-то (и это происходит здесь, на фестивале) я отогреваюсь от арктической стужи".
"Сделайте, наконец, чтобы Гора почувствовала себя человеком!"
- то ведущий обратился к акустикам после требований Горы усилить звук. Ведущий (он же - член жюри) был неплохим мастером ублажать Гору, потакать ей. Но один раз допустил он большой промах. Публике жутко понравилась песня одного товарища (к сожалению, ни его имени, ни названия песни - помню только - про паровоз) и она (публика) жарко ему аплодировала и не хотела отпускать с Гитары. Певец, воодушевленный таким приемом обрадовался и хотел петь еще. "Я думаю, жюри не будет против, если я…" - "Будет!" - очень мягко и довольно резко перебил певца ведущий. Парень развел руками и сошел с Гитары. Публика возмутилась таким оборотом и долго не давала никому петь, требуя автора "Паровоза". Но напрасно. Гора тогда затаила обиду и на протяжении всего оставшегося концерта скандировала: "Паровоз! Паровоз!" Ведущий оправдывался тем, что времени мало, утро скоро, а не все еще выступили.
В общем, Гора не почувствовала себя в полной мере Человеком.
Рюмин, Атьков
- космонавты - в честь почетных гостей - салют.
Люди забываются на несколько мгновений, но потом трезвеют и снова: "Паровоз! Паровоз!"
Все! Темно!
Ничего не видно, писал дальше на ощупь. И сделал только две записи: "А. Мирзоян: "А я не верю" (но публика не вся врубилась, кто перед ней поет) и "В обход идем!"
О Мирзояне. Его выступление для меня было доброй половиной всех песенных впечатлений, полученных на фестивале. Это было подарком. Таким же ценным, какой позже преподнесла мне Москва, где мне удалось посмотреть два последних фильма Тарковского, совершенно случайно, проездом из Куйбышева в Витебск.
Мирзоян спел две песни - одну старую: "Письмо римскому другу" и одну новую, из которой я запомнил только слова: "А я не верю!" Бесподобная песня. Спасибо Толе Меньшикову, который открыл мне этого исполнителя, а также имя Иосифа Бродского.
Александр Мирзоян был почетным гостем и в его честь тоже давали салют. Из публики мало кто врубался в его песни.
А фраза "В обход идем!", усиленная мегафоном, звучала для тех, кто решил, что - хватит, пора спать, и шел вниз по Горе к лагерю. Дружинник же - организатор организованного отхода ко сну, требовал с помощью мегафона, чтобы все шли "в обход", а не ломились через кусты напрямки. И эта фраза ("В обход идем!") звучала на протяжение всей второй половины ночи между песнями и у всех стояла в ушах. В конце концов Гора не выдержала и принялась скандировать мегафоннику: "ПОЙДЕМ В ОБХОД! ПОЙДЕМ В ОБХОД!"
Радио-мост "Гора-Берег" - переговоры.
Для тех, кто не пожелал сидеть выше предусмотрительных, расположились напротив Горы, на другом берегу озера (озера, на котором расположена Гитара). Те, кто уже видел мои фотографии, знают, о каком береге идет речь. И там расположилось довольно большое число слушателей - тысяч пять. Для них на Берегу специально установили колонки. Но звук, из них идущий, неприятно отдавал эхом на Гору и мешал не только зрителям Горы, но и самим исполнителям. Поэтому по этому вопросу между Горой и Берегом в начале концерта велись переговоры. В конце концов, к большому удовольствию Горы было решено отключить береговые колонки и пригласить всех береговиков на Гору. Гора скандировала: ""Приглашаем!""Вы когда-нибудь слышали, как пятидесятитысячная толпа скандирует: "ПРИ-ГЛА-ША-ЕМ!"?
А что тому гидроплану было нужно?
Гидросамолет с двумя человеками на борту летал над нашим лагерем и его окрестностями весь вечер перед концертом - часа четыре. Я гулял по лагерю с "Зенитом", потом пошел на Волгу, загорал, пришел обратно, а он все летал и летал.
Пролетали над лагерем и вертолеты - огромные военные вертолеты - наверное, изучали возможность десантирования крупных сил по наведению порядка в случае беспорядков.
И последние записи, касающиеся фестиваля:
Буду писать так: перепишу свои записи, и в скобках - комментарии к ним.
Как видите, решил немного не так: оригинальные записи - жирным, а ниже - комментарии к ним.
Здесь все настроены против Розенбаума.
Во всяком случае - жюри.
Фоторепортаж в такой форме - монтаж одинаковых по размеру кадров. И кадры все. Все!
"Хорус" - я их уже видел - с негром "Федей" на фестивале. (О Феде - особый разговор). А здесь (уже пишу дома) сказали по телевизору, что они будут петь в Витебске.
Точно, выступали, но без негра Феди. Негр Федя - это такой же русский парень, только почему-то черный. И очень деятельный. А говорит он с московским аканьем. Видимо, здешнего рождения и воспитания. Он ко мне попал однажды в кадр, там, где портрет Брежнева Л.И. на палатке.
Штурм электрички, поездка, нитроглицерин, переговоры по связи "Вагон-Машинист".
Не буду об этом распространяться. Кому интересно, спросите - расскажу. Уже устал писать.
Напишу разве что сообщение по Куйбышевскому ТВ о результатах фестиваля: 16 случаев отравления, 6 сердечных приступов, 8 солнечных ударов, 1 утонувший.
Вот и все о Всесоюзном туристском фестивале патриотической песни им. Валерия Грушина, каким его увидел я.