Как я очутился на ночной пустынной дороге, ведущей неизвестно куда, черт его знает. Да и он наверняка не знает. А я уж не знал об этом точно. Еще я не знал, что это за дорога. А когда чего-то до таких лет не знаешь, то никогда не поздно узнать. Однако, дурацкое положение, как в сказке: "Принеси то, чего никогда не будет". Я шаркал по черной и пыльной дороге, по обочинам которой совершенно безжизненно торчали серебристые от мертвого лунного света деревья, причудливый кустарник; мрак гнездился в бесформенном овражке. Бог знает что: тишина, глупое стрекотание кузнечика. Его песня постепенно приобретала силу, таинственно росла, и, наконец, я понял, что это вовсе не кузнечик, а звук работающего мотора.
- Ну, слава богу, - вздохнул я с облегчением. - Машина… А то я уж начал думать, что попал в сказку. А поскольку как вести себя в сказке я не знал, эта мысль меня страшно беспокоила. Но… бог миловал… Вообще-то, мне было немного не по себе, и страшно тоскливо. Поэтому приближающаяся машина родила внутреннюю надежду на общение. Я проголосовал. И хотя не был до конца уверен в успехе, странного вида машина остановилась.
- Куда вы едете? - натянуто улыбаясь, спросил я.
- В Ариду, - недовольно бросил водитель.
- Вот здорово, и мне туда же! - сразу же сымпровизировал я и забрался на сидение рядом с собеседником, решив, что уж, наверняка, лучше ехать неизвестно с кем и неизвестно куда, чем искать неизвестно что.
Мужчина с удивлением посмотрел на меня, но ничего не сказал. И вообще за весь путь он только и делал, что отмалчивался. От этого было очень печально и крайне неприятно. Мои вопросы вызывали у водителя удивления и неприязнь (это я так решил). Отвечал он кратко и недовольно.
- А у вас есть жена?
- Ага.
- А дети?
- Нет.
- Ночь красивая, правда?
- У-у?
- Вы любите долго ехать?
- Угу.
- У вас там дело?
- Нет.
- А зачем же тогда едете? - я удивленно посмотрел на него. Он промолчал. Оставив свои тщетные попытки разговорить этого странного человека, я стал развлекать себя мыслью, что все-таки топать в неизвестность пешком хуже, чем ехать. А еще было интересно сознавать, что нахожусь сейчас вне времени, потому что пребывание в нем настоящим назвать было нельзя - прошлое позади, а к будущему я еду. Это окончательно успокоило меня, и больше уже ничего не интересовало. Я начал вспоминать, как очутился здесь. память не поддавалась. Тогда я стал в уме сочинять стихи. Но поэзия не клеилась, как назло.
- Арида, - коротко бросил шофер.
- Там все по-прежнему? - "Самое лучшее - неопределенный вопрос", - решил я.
- Нет.
- А что там изменилось? - я оживился.
- Море…
Так. Все о'кей! Значит, там есть море. Ну, хоть что-то.
Дорога была одинокой, ночной и дикой. Здесь уже не было даже этих безобразных своей болезненностью растений по обочинам.
Машина резко повернула. Меня бросило в сторону, и я прикусил язык. Было очень больно, однако успокоила мысль, что недолго осталось томиться. За поворотом, метров через сто, вырисовывался из темноты крохотный домик. В нем светилось окно. Вот так Арида! Машина резко затормозила. Водитель, как бы даже несколько торопливо вынырнул из нее, плюнул на пыльные листья подорожника (по всей видимости, приехали), и то ли гаркнул, то ли кашлянул мне:
- Пособи.
Он почему-то мне совершенно сразу разонравился. Но я помог ему сгрузить два очень тяжелых ящика и три коробки. Канистру и бидон он выгрузил сам. Пока я самым непростительным образом разнюхивал, что находится в коробках, он уже развернулся. Резко и громко просигналил, так, что я отпрыгнул в сторону. Этот тип явно спешил отсюда убраться. Ну, и ветер ему в спину! Я ругнулся, и начал осматривать местность, думая о том, что делать дальше. Было так же пустынно-тихо, как и там, откуда я приехал. Пахло чем-то морским. Домик оказался белой часовенкой с перекошенной крышей и замшелым крылечком. За домиком угадывались еще какие-то строения. Оттуда тянуло сыростью, запахом земли и холодом. Да еще, по всей видимости, там было много больших деревьев, потому что неба видно не было совершенно.
Я растерянно постоял рядом с чужими ящиками. Из домика никто не выходил. Тогда я взял канистру, и решительно открыл калитку. На крыльце чертыхнулся, поскользнувшись, и с грохотом ввалился в прихожую. Двери были открыты. В комнате среди сиренево-лилового тумана сидели три Идиота. Почему "Идиота"? Не знаю. Но я так сразу решил, когда увидел их. Они обрадовались, правда, неизвестно, чему больше: мне или канистре. Но все-таки обрадовались, и это было довольно-таки приятно.
- Вечер добрый, - сказал почему-то я, хотя в окне кривлялась самая настоящая ночь.
- Здравствуй, рады видеть, - почти одновременно ответили они, и уставились на меня.
- Там во двор вам что-то привезли. По запаху - рыба, на вес - кирпичи.
Все трое весело и открыто засмеялись. "Свои люди", - подумал я с облегчением. От сердца отлегло. Если у человека все нормально с юмором, то, значит, проблем для общения нет. Затем эти трое дружно поднялись и пошли за тем, что я оставил у калитки.
В их отсутствии успел разглядеть помещение.
Серенький обшарпанный диван, трепанные тапочки, прибитые гвоздями к стенке, под часами, которые почему-то были без стрелок, а прямо перед циферблатом безжизненно болталась окислившаяся металлическая кукушка. Книжная полка под самым потолком была заставлена посудой, другая стена - занавешена пучками зверобоя, мяты, брусничника, и черт знает каких еще лекарственных трав. В углу под рисунком, на котором изображен Илья Муромец с царевной-лягушкой на плече, стояла деревянная кадушка, слегка заплесневелая. оттуда тянуло запахом укропа, сырой древесины и капусты с тмином. Все остальное было мало привлекательно.
Закончив осмотр, я решил проверить, что же в канистре. Отвинтил крышку. Там была жидкость, на вкус - вода. "Бедняги" - почему-то стало жаль их. Но вот вернулись и они, сели счастливые. В этот момент их лица светились каким-то непонятным чувством.
- Ребята, зачем вам воду привозят? У вас своей нет, да? Тогда почему так мало?
- Он молодец! - отозвался один из них. - Меня зовут Род.
- А меня Ден.
- Вода для меня. Она живая. Вообще-то я - Мак, будем знакомы.
Тут я решил, что пришла пора представиться и мне, как положено, но они:
- Ты не рассказывай, ты спрашивай, спрашивай.
Я ошалел. С ума сойти! Первый раз выдался случай, когда можно долго и настырно спрашивать. И… понеслось…
- Что это за место?
- Кладбище.
- А что вы здесь делаете?
- Живем.
- Вы что, живые покойники?
- Нет, мы покойные живые.
- Вас выгнали.
- Нет, мы сами ушли, чтобы там спокойнее жилось.
- Вы любите капусту?
- Нет.
- А зачем тогда солите?
- Там лягушкам жить нравится.
- А лягушки-то вам зачем?
- А они по вечерам квакают здорово.
- Почему водитель вас боится?
- Он не боится, он стесняется, потому что не настоящий человек.
- А что у вас в подушках?
- Листья.
- А что в ящиках?
- Еда для жизни.
- А что, бывает еда для смерти?
- Конечно, ядов полно.
Я стал помаленьку выдыхаться. В ходе разговора узнал, что Мак - поэт, Ден - гипнотизер, а Род - философ-скандалист. Постепенно начал ощущать, что и сам становлюсь идиотом. Когда мои вопросы пошли по второму кругу, Ден понял, что я устал, предложил мне послушать их любимую сказку. Рассказывать ее вызвался Мак. Меня предупредили, что это сказка про то, чего никогда не будет, и объяснили, что если будет, то перестанет сказкой быть.
- Однажды Море родило Существо. Это существо захотело изменить мир.
- Дай, - думает, - дерево расшатаю.
Доползло оно до дерева. Но куда там! Лежа-то неудобно. Ладно. Видит - лужа, думало - зеркало. Доползло, посмотрело. А лужа-то все искажает. И таким безобразным на фоне голубого неба показалось себе Существо, что решило "зеркало" непременно разбить. Бьет лапой, бьет. А оно не раскалывается, только брызжет в морду. Мокрое и несчастное, но такое же упрямое животное захотело птицу поймать. Но, ползая-то - не взлетишь! Захотело грязь всю собрать и высушить, да, перемазавшись-перевалявшись, так и осталось лежать в ней. С грязью-то далеко не уползешь: тяжело и стыдно. Так и лежит оно одиноко на берегу, ждет, пока море родит еще что-нибудь, дабы подняло это "что-нибудь" его поскорее. Ведь спешить надо! Жизнь менять и смысл искать. Так и лежит, размышляя, а до очищения, до воды - всего одно усилие броска…
Мне сказка понравилась. Только грустная. Когда Мак закончил, в окно стукнули три раза. Род сорвался с места и побежал к двери. На пороге стояла сухонькая старушка. Она, поджав губы, рассматривала меня и всех окружающих.
- Здрасте вам, - сказала она, и снова поджала губы, дожидаясь ответа.
- Здравствуйте.
- Милек, - обратилась она к Роду. - Тут, что ль, вопросы задавать можно?
- Тут, бабуля, тут.
Она подобрела, прошла к столу. Уселась рядом со мной, поставила на колени сумку, развязала платок, опустив его на плечи вздохнула, и, не делая никаких переходов, начала спрашивать:
- А хто, ребяты, майво петуха прикарманил?
- Ваш сосед, мельник бывший.
- Ах, чтоб его… Зачем же ему-то, ведь, вроде, дворы шелком устилает?
- Шелком не устилает, а петуха продал.
- Продал, ирод? Ладно. А как мне дом свой подправить? Совсем уж осел, и крыша кренит.
- А вы односельчан своих попросите.
- Так они ж деньгов затребуют. А деньгов у меня нет. Что делать?
- Обхитрить.
- А как?
- А скажите, чтоб работали за "подари улыбку".
- А это че?
- А это, бабуся, история одна есть.
Род повернулся ко мне.
- Кстати, еще одна сказка, - и продолжил уже для всех:
- Жил был камень. Лежал на самой дороге, где всем зверям мешал. И решили звери камень этот убрать. Но как? Лисица говорит - больная, заяц - слаб, волк - голоден, овца - боится всего, а соколу гордость не позволяет. Посмотрел Лев на свое племя, и все ж заставил всех попробовать. Никто не смог. Да и понятно. Лиса не хотела. Волк и подавно. Овца с перепугу в лес убежала, а Заяц изо всех сил маялся - никак! Только Сокол сверху над всеми посмеивался. Угрюмо задумался Лев. И все приутихли. Долго думал он, и, наконец говорит:
- Ну, заплачу я, что ли, тому, кто задание выполнит.
Снова бились над камнем звери, уже всерьез. Не выходит ничего. Тогда вызвал Лев советчика. Приползла Змея. Лев и спрашивает ее:
- Скажи, гадина, как быть?
Подумала Змея и прошипела царю на ухо:
- А ты скажи им, пусть работают за "подари улыбку", да только все вместе, - и уползла.
Сказал это Лев зверям. Взялись они, разом поднатужились, да и свернули камень. Радостно всем стало на душе, а на дороге опять-таки хорошо. А Лев до сих пор один сидит у того камня, затылок чешет и думает: что это - "за подари улыбку"?
- Ой, - вздохнула бабка… - А пенсию когда давать будут?
- Завтра.
- Ну ладно. Пойду тогда. Да завтрего добреду…
И не прощаясь, она побрела прочь…
Мне уже стало скучно. А ближе к утру начали приходить разные люди. Даже покойник один пришел спросить, для кого рядом с ним могилу выкопали. И я настолько привык ко всему, что башка уже не соображала. И почему-то водителя стеснительного еще раз увидеть захотелось. Невпопад спросил, даже не ожидая, что меня поймут:
- Почему он не настоящий человек?
К моему удивлению меня поняли:
- Наша жизнь - суета. И всего так много, а увидеть в ней надо что-то свое, чтобы понять пребывание в ней. Понять что-то такое, что тебе одному только и откроется. Замри. Глянь на окружающее. Глянь на него своими глазами. Сразу все изменится. Конечно, если ты настоящий человек. Открой себя. Представь, что ты сам - страус, а существо твое - ящик любопытный. Поднатужься, вытяни шею, и со всего размаху - в ящик головой. Удивись себе. Перебери клювом по частичкам то, что внутри. Всмотрись. Он тоже всмотрелся.
- А когда мне всмотреться?
И здесь… Они все замерли. Никто не ответил. Вот он! Вопрос, на который три идиота ответить не могут: Когда всмотреться-то, когда?!
Я вышел, и пошел. Мимо могил, мимо гробниц, мимо одиноких крестов. Черт знает что! Да и черт не знает… А когда чего-то до таких лет не знаешь, то никогда не поздно узнать.
Кладбище оборвалось. Вот самые последние и самые древние могилы над обрывом, серые и зачуханные.
Я вышел к обрыву. А внизу расплескивалось море Ариды. Красивые слова и ответы застревали в горле и в мозгах комками тошноты. В себя лезть не хотелось, лезть и всматриваться. Было страшно, как тому Существу, в грязи, у моря, было страшно сделать первый бросок. Было страшно вот так, просто "за подари улыбку", влезть к себе в душу. А вдруг там только плесневелая кадушка с капустой, в которой "так очаровательно" поют лягушки, вызывая умиленный восторг идиотов. И все-таки, я должен был сделать это сам, иначе я не буду настоящим человеком вовсе, потому что вон там, над кромкой моря, уже рождается "что-то, и оно придет, перепутав меня с тем, бесформенно грязным, и, не спросив разрешения, само сунет страусиную шею вовнутрь. И вдруг узнает что-то такое!..
Я сел на край обрыва, вытянул шею и… превратился в страуса…
Качнулась линия неба и моря. Вокруг светлело…
Застрекотал настоящий кузнечик…