Из Кишинева от нашего постоянного корреспондента Александра Шишкана пришло письмо, в котором он сообщает, что работает в данное время над большой вещью, "Валгалла" называется. В ней - три части по три главы. В этом номере мы публикуем присланную Сашей первую главу и будем надеяться на продолжение.
У подножия нежно-лиловых гор стоял Замок. Старый Герцог, отец нынешнего, разрешил строить дома вокруг Замка, и серые стены обросли узенькими кривыми улочками Города, а тот - стенами черными. Вытоптанная полоса земли, именуемая дорогой, вела к морю, к бухте, которую обсыпали домики Деревни. На берегу бухты стоял человек: волны обдавали его брызгами. По морю плыл в лодке другой человек; в лодке лежали сети; человек мерно, медленно греб:
- Свежеет. Горы подбородок
Уткнулся в студеную речку.
Форель по ручьям серебристым
Несется на нерест опять.
А хочется в горы,
А хочется в горы,
Но день свой рабочий
Нельзя прерывать.
Поставить бы сеть у истоков
Ручьев тех насмешливо-робких,
Зарыться бы в снег на вершине -
Пусть время покатится вспять.
И хочется в горы,
И хочется в горы,
Но день свой рабочий
Нельзя прерывать.
Улов был бы меньше, и горло
Разреженный воздух бы взрезал,
Пришлось бы от холодного ветра
Надеть не один плащ, а пять.
Но хочется в горы,
Но хочется в горы,
Но день свой рабочий
Нельзя прерывать, -
когда на горизонте показалось четыре паруса… Рыбак тут же стал грести назад, но свежий ветер быстро гнал чужие ладьи к берегу, и, когда рыбак понял, что ему не успеть, он бросил весла и закричал:
- Враги!!! Берегитесь!!! Враги!!! - он не сомневался, что это враги.
Человек, стоящий на берегу, вспоминал вчерашний день:
- Горек час. Решение созрело.
Крюк готов. Достоин ли он тела?
Нет. Хоть я не герой, не воин -
Этот крюк тела недостоен.
Яд стоит. В старой пыльной банке.
Только где погребут останки?
Погребут в жалкой склизкой яме.
Люди, кто проследит за вами?
Церковь есть. В ней - святые мощи.
Сброшусь я с купола на площадь.
Но боюсь высоты я с детства.
Ящик взять. Плотно запереться.
Изнутри все облить смолою,
И - гори свечкой живою!
Нет смолы. Вот какое горе.
Лучше я утоплюсь-ка в море!
Океан станет мне могилой.
И прощусь с жизнию постылой.
Утро, и - я уже на море.
И стою с радостью во взоре.
А волна свежестью как брызнет!
Ну зачем мне прощаться с жизнью?
- он усмехнулся страху рыбака: в ладьях были гости, торговцы. И тут увидел стрелы, летящие с ладей в рыбака. И, обернувшись к Деревне, закричал, в точности повторяя слова рыбака:
- Враги!!! Берегитесь!!! Враги!!! - и бросился в море и поплыл к рыбаку. Это было нелогично: рыбак бросил весла, зная, что ему уже не спастись; но самоубийца плыл к рыбаку.
А в поле работали два крестьянина. Первый
- Работай, милый, работай!
И помни, что бог с тобой.
Коль спина в крик боли превратилась,
За мозоли будет божья милость.
Работай, милый, родной!
Работай, милый, работай!
И помни, рай тебя ждет.
Отдыхать, родной, в нем будешь вечно,
Коль греха не будешь знать, конечно.
Работай, милый, как скот!
Работай, милый, работай!
Получишь к празднику грош.
Круг работы пусть тебя затянет,
А то голова вдруг думать станет,
И замок ты подожжешь!
- услышав крики, сжал покрепче серп и кинулся к морю, в Деревню. Это было или нелогично и смело: он бежал к смерти; или логично и трусливо: в Деревне была единственная лошадь. Суть первого крестьянина зависела от того, к чему он бежал: к смерти или к лошади.
А второй крестьянин
- Взмахи круты.
Свист серпа.
Колос пал.
На помол.
Так и жизнь:
День ушел.
Год пропал.
Смерть слепа.
Жнет минуты.
Сколько силы
Наливной
Колос нес.
Был он туг.
Ты мечтал…
Только, друг,
Будет то ж
И с тобой.
Тянут жилы.
- стоял посреди поля и не шевелился. Его поведение было объяснимо: за бегство с поля во время работы полагалась виселица; за бегство с поля во время боя полагалась виселица; а броситься в бой с серпом означало смерть. Но в тот момент второй крестьянин думал не словами, а образами: было: желтое солнце, синее небо, золотые колосья; стало - черное солнце, черное небо и черные колосья. И ожидание.
Первый крестьянин вбежал в Деревню и пробежал мимо дома, у которого сидела девушка с младенцем.
Запомни, дочка: берегись мужчин,-
Мне говорила в детстве мать.
А мне так хочется, чтоб был один,
Кого ласкать, унять, обнять.
А мне так хочется, так хочется.
Как скучен чести груз тяжелый!
Пошла на танцы как-то вечером -
Там крики, смех и визг веселый.
На танец парень пригласил меня -
Сказала "да", пошла несмело,
И не сумела затушить огня,
Что вспыхнул и ожег все тело.
Ах, как мне хочется, как хочется,
Все тело плавится и тает,
И я коленкой ногу тру его:
Пускай он то же испытает.
Теперь? Теперь со мной ребенок, да
Воспоминаний сладких нить;
И как мне хочется опять туда,
Мне надо мужа раздобыть:
Ах, как мне хочется, как хочется,
Ребенку ведь нужна семья!
Чтоб муж был, повторю все снова, и
Рожу мужчину сразу я!
- Беги! - прокричал на ходу первый крестьянин. - Беги к сараю, там лошадь! - и выбежал на берег моря.
На носу первой лодки стоял Вождь. Он смотрел, как стрелы летят в рыбака и как одна прибила ему горло; рыбак рухнул на сети. А самоубийца подплыл к лодке, уцепился за борт и замер;
- Выловить его! - прокричал Вождь на своем языке.
Правая ладья подплыла к лодке, и рыжий Хорн, поддев абордажным багром самоубийцу, втянул его в ладью, самоубийца бросился с кинжалом на Хорна, думая: "Я не смог кинжалом перерезать свои вены, но не побоюсь перерезать твое горло", - додумывал он эту мысль уже связанный, на дне ладьи.
Хорн наслаждался своей силой, ловкостью и четкостью движений. Не было ничего прекраснее его мускулистого, налитого, здорового тела. Благодаря телу для Хорна существовало море, солнце, чужие земли и родные скалы, друзья, враги, добыча, женщины, победы; со слабым телом он всю жизнь прожил бы в хижине на родине, не уважаемый сородичами - как безногая жаба.
Хорн смотрел на берег. Там стояло несколько человек, на фоне убогих деревенских домой, держа в руках убогие подарки. Только один человек был с серпом.
Первая ладья причалила к берегу. Из нее выпрыгнули братья Рок, Рик, Рек и стали протыкать людей копьями. Человек с серпом раскроил Реку череп. Вождь мечом отрубил ему руку с плечом и головой. Все воины первой ладьи были уже на берегу; бард Торквальд орудовал булавой; высадились воины остальных ладей, они поджигали дома и творили страшные вещи с мечущимися средь огня людьми.
Доярка сидела в коровнике
Меж пальцев молоко струится,
И в брызгах этой белизны
Я вижу ангельские лица -
Встревожены, огорчены.
Быть может, тем, что дети плачут,
Девчонок старит рано труд -
И ангелы все видят, знают,
Но копья молний берегут.
Ведь ангел тоже подневольный -
Все исполняй, замкнув свой рот.
Меня ждет ад, коль недовольна -
Его во тьму изгнанье ждет.
В аду подруг найду, с чертями
Найду язык, придет черед.
Ему - во тьме летать веками,
Коль против Господа пойдет.
Меж пальцев молоко струится,
И в брызгах этой белизны
Я вижу ангельские лица -
Встревожены, огорчены.
Детей б взрастить, да натиск жадный
Господ отбить - да, быть делам!
А там - бодрее будь, ты же ангел!
Придем и в рай, поможем вам
не обращала внимания на крики; но когда они перешли в истошные вопли и она увидела отблески и услышала треск огня - выглянула, отставив ведро, и викинги с хохотом ломали дверь и защититься было нечем - она накинула на балку веревку, скрутила петлю, перевернула ведро - молоко взметнулось и рухнуло - встала на дно: "Самоубийство - ад - лучше в ад", и шагнула в ад. Викингам, взломавшим дверь, досталось лишь мертвое тело и две озадаченные коровы.
Винодел
Жизнь есть жизнь. Смерть есть смерть. Все просто.
Кто жизнь охраняет, тому надо верить. За Герцога наши тосты!
В терпком вине наша радость и счастье,
Герцога радость в богатстве и власти.
Дружно живем в этом мире веселом,
Герцог от нас все отводит напасти!
Так славься, труд мирный, под Герцогским стягом!
Броди же в котлах, веселящая брага!
выставил для захватчиков все свое вино и очень удивился, когда его подвесили вверх ногами и стали подкручивать, покалывая копьями. Винодел изловчился и выхватил меч у близко подошедшего воина; тот ткнул его копьем и, не рассчитав, пробил сердце.
- Он умудрился умереть как воин! - пробормотал Вождь, почесывая в затылке.
Снеся все награбленное в ладьи, воины вышли из горящей Деревни и увидели замершего в нерешительности второго крестьянина. Они изрешетили его стрелами и вышли на Дорогу. По Дороге в сторону Города мчалась лошадь, на которой сидела девушка с младенцем. Стрелами было ее не достать.
Воины двинулись в город.
Из леса за всем этим наблюдал Отшельник:
Вселенной сын я без отечества.
Снов моих ложь - мое общество.
Взгляд в неба синь - мое зодчество.
Божественное одиночество.
Закон не чту, смету начисто.
Твори миры в новом качестве.
Сей здесь мечту как тебе хочется.
Божественное одиночество.
"Мир сошел с ума", - покачал головой Отшельник и двинулся параллельно викингам к Городу, где ожидалось самое интересное.
Викинги шли. Бард Торвальд затянул только что сочиненную победную песню:
Врагов телами мы завалим заводь!
Один закон запомни, выжить чтоб:
Дави других, не то тебя раздавят,
Вали врагов, соседей бей.
- Гей-гоп! - добавил громко юный Эвлин, в восторге, что получается такая чудесная песня.
- Плохая песня, - сказал Вождь. - В ней не говорится о сплоченности воинов и моей руководящей роли в укреплении племени. - Вождь считал себя опорой нравственности. Без его идейно-воспитательной работы племя давно бы уже потеряло моральные Устои и ленилось бы путешествовать и убивать.
Воздай хвалу тому, кто нами правит
Добычи часть - за каждый вражий гроб.
Дави врагов, не то тебя раздавят.
Восславь Вождя, друзей и скалы.
- Гоп! - добавил Эвлин, в восторге, что получается такая чудесная патриотическая песня.
- Хорошая песня, - сказал Вождь. - В ней говорится о сплоченности воинов и моей руководящей роли в укреплении племени.
- Ударь дубиной, и друзья добавят, - запел ободренный Торквальд, -
Пусть эта мудрость осенит твой лоб:
Дави других, не то тебя раздавят,
Так лучше их. Вперед! Ура! Гей гоп!
- Он украл у меня концовку, - грустно подумал Эвлин.
- Я участвовал в создании чудесной патриотической песни! - радостно подумал Эвлин.
Викинги шли на Город.
Хорн тащил на себе самоубийцу, не понимая зачем; но так сказал Вождь. Вождю виднее.
Викинги шли.
Дровосек рубил лес:
- Щепа.
Еще щепа.
И скоро
Дерево рухнет.
Вот так
И жизнь твоя.
По щепке
Испустишь дух ты.
Руби.
Весь день - руби.
Губи
Творения Божьи.
Тупей.
Рука - немей.
Правдив - лес.
Дома пахнут ложью.
Деревья
К небесам
Возносят
Свои верхушки.
А люди -
Животам
Лишь служат,
Да копят полушки.
Ушел
Бы в лес - нельзя.
На стол
Еду носить надо.
Ведь у
Меня - семья.
У них
Я один - отрада.
За взгляд
Беззащитной жены,
За тонкие
Пальцы детишек
Назад
Привожу я дубы.
Мне лес
Дарит сучьев излишек.
Но я
Перельюсь в семь детей.
Семья
Только станет на ноги -
Скажу:
В лес идите скорей!
Его
Приютят вас дороги!
Ногами
Детей я пройду
Зеленою
Зарослью милой.
Глазами
Детей я найду
Тот рай,
Где нужды нет постылой.
Они
Станут братьями ив.
И сестрами
Сосен и кленов…
"Отец мой -
Когда он был жив -
О том же
Мечтал", - я вдруг понял.
Дровосек увидел зарево и решил, что в Деревне пожар. Он двинулся в Деревню, но, выходя из леса, увидел пыльно-коричнево-серое варево ног, рук, туловищ, шлемов, копий: это шла на Город орда викингов. Дровосек все понял, выхватил топор и, поигрывая им, побежал в Город.
- Трусливое создание, - подумал отшельник, заметив дровосека.
Викинги шли на город.
конец первой главы