САЛАТОВАЯ ГЛИНА
Вернулся бумеранг собором, на бледной облачности лиц прорезались уста соцветий. Вскользь проявился ящерицей Якоб, усваивая вертикаль; вниз у мизинца зазмеилось устье. Чтоб заслонить коленями лицо, зузлил он на мебиусе тело, сворачиваясь внутрь, пока не исчез совсем.
Вдоль скважин норы катакомб, вверх - тамбурный орнамент леса.
На известь развести фламинго, и высеять из тлена плоть. Разверзлась твердь от ржавчины Прискиллы. Ему бы различить Христа, от суетности к небу, фланелевое веко увести под выемку фарфоровой глазницы. Смысл версий образует крест, очами лапчатых распятий.
Улиткой изнутри в гребенчатости родится в завязь.
БЕЛОЕ ЛЕКАЛО
Пруды морочат листьями в жемчужных клипсах града, подсолнечника сны. Как будто бы пролился мед в густейшие соты осени. Пурпуровый кагор за зеленью овальной виллы, за крепдешин акации окно. Майолика или случайность? Так геронтолог белое на белом и несколько лекальных лебедей. Фонтаном оросилась местность у скважины росы Муфлоны в муфтах пыли. Налипла аппликациями соль в пресыщенность выращивать бериллы.
Извивами заметан мезозой. Если коснуться вновь рукопожатий, из медицины вырастут кусты трилистника-метаморфозы. Пленителен восход как бы на счастье. В тон кимоно на ниточках самшит, но жен волнует запад. Смеяться велено, но и пропасть нельзя за зря! Ничто не тяготит как неизбывность, мечтой летать разверзнувшись икрой на млечность.
Трудиться главное, вглубь землекопом впрок. Ход в глубину за выходами снизу на исподволь не лень, крючками зацепилась нерпа. Со снегостоком спад, кристалликами юга сползают струйчатой росой. Лианой в плющ причесываются мысли, у Маугли листки в присосках губчатой сосники. Левее Бельведер в претензии на регулярность. На выбор поле в палисад по мраморным ступенькам лестниц. От статуи тепло, но это же подруга, лиловым промокнут плечом, останется немного света, за изгородью лоз читаются венцы ландшафта.
КОДЕКС ЛЕОНАРДО
Банановая кожа кресел летних мастерских все погружала в сонные ряды телесности клетчатки. Депрессии волос, увязанных в волокна, нанизанные лилии плыли, приподнимая край, изогнутый нелепестково. За омут византийских рощ застежками кулис латунные зевки вуаля. Но ничего нельзя позволить из того, что было, ни ей или ему, какая странность чисел! Второстепенный бред не оказался ложью. Переступить порог и не подумать, что? Коричневая роль прически накрашенных ногтей в пеналах строк английских.
Достать словарь и разговорник с тем, чтоб резонировать по поводу причин очищенного смысла. Зачем любить вот эти парки леса? Любовью Белоруссии корить, ненайденным светло-зеленым.
Из картотечных записей орнамент структурами основ. Что пережить еще? Еще одну влюбленность, из расстояний складывался путь отрезками намеченных наследий. История! Как ты прекрасна нимбом! Избавиться никак нельзя. Но следует влюбить пространство на полмикрона выше основной, чтобы скользить холмами. Причуды топологии из линз усиливали нечто. Куда пропал пейзаж? Иссяк мостками связей по точкам микро-карате.
Исследовали сок по капелькам карминным, томпоном промокнули след несдержанной усмешки. Консилиум сфер пока не дорешить, закинут альбатрос, не то чтобы следить, а только наудачу, вслед плавится кристалл, откатываясь пеной, на смесях гребней снега.
За буковую чашу коричневый лезгин прошествовал в ночное - спит в гамаке над альгой кабаньей, ночь, соскребая лай, наслаивает утро.
Соединить собой начало и концы довременного цикла - вневозвратное все, что лепится по краю. На зеркало дохнула тень богов, к рукам приблизив далью. Под парусником гладь все умножает вдвое, чтоб бризом разделить до плена дробных чисел. По мускулу волны ветвились далеко, до белизны гагачьей.
Теперь как никогда заигрывались дети матрешками: как изнутри расположить большую под расписную шаль?
Стеклянные луга по истонченным стеблям глазуньей проросли. Отваживаясь в слой, улитки пьют прозрачность. Из колотого льда на линзовую заумь крестит змей, простая очередность смены.