Загорелся зеленый, и через перекресток поскакали кони. Старшим был кентавр Хосе. Он умел давать знаки оповещения "левый поворот" и "правый поворот", а также команду "вперед". Впрочем, все эти его команды коней ни к чему не обязывали, просто им самим не хотелось отбиваться от стада. Кентавр был молод и помимо конных ног имел еще такие дополнительные плечи, к которым были приделаны обыкновенные человеческие руки. Когда нужно было дать знак оповещения "левый поворот", он эти руки влево устремлял; когда "правый поворот", - вправо. А когда загорелся зеленый, он одну руку поднял вверх и вперед ею махнул, как бы сказал "Поехали!", ну и кони побежали за ним.
Бегут.
А улица за перекрестком сразу в гору пошла. Круто так вверх забирать стала и подъем затяжной имела. И все бы ничего, да среди коней один уже немолодой был, вороной масти, выглядел так еще ничего, а со здоровьем дело дрянь было. И, вроде как, несолидно ему в свои годы коленца выкидывать да молодым коням уподобляться. Звали его Чернобылин.
Видит Чернобылин: не угнаться ему за молодыми, ну и сошел с дистанции. Прямо у коммерческого киоска сошел. Стоит, дышит глубоко, отдышаться не может. Про Василия Ивановича вспоминает.
"Вот ведь какой умница, Василий Иванович! Завязал раз и навсегда с этой бесполезной беготней, и серьезным бизнесом занялся. Живет себе, вкалывает да добра наживает. Да и мне, - думает Чернобылин, - чего греха таить, малость от его щедрот перепадает. Стало быть, умница Василий Иванович! Ну как не умница! Всегда в костюме, всегда опрятный... Но самый парадный свой костюм - уж это Чернобылин знает - Василий Иванович надевает, когда бизнес его трещинку дает, а сам Василий Иванович на бобах оказывается. И бреется Василий Иванович в этом случае особенно тщательно..."
Что же касается Чернобылина, то он не брился вообще, ибо отпускал бороду, и была она у него необыкновенно густа и красива. Потому-то он и любил ею в обществах потрясти.
А в коммерческом киоске как раз свинья сидела, молодая, вся из себя, очень красивая. Видит: коню плохо, от своих отбился, ну она его и подзывает. Говорит:
- Вот ты, конь старый, стоишь тут, бородой трясешь, о бордюр копыто точишь... А грамоте, поди, не ученый, потому как, ежели б ученый был, рекламу б уже давно прочитал, - и свинья молодая указала на бегущую дорожку над правительственным зданием напротив, где про всякие "педигрипалы" писали, и на коня свой корм имелся, "хряпа-хамбида" назывался. Коням - лучше и не придумаешь. И на вкус - ни дать ни взять - свежий клевер, и полный питательный рацион содержит. Так реклама гласила.
- Эх, свинья ты молодая да красивая! - заговорил конь, отдышавшись едва, - Что ты в учености смыслишь?! Я академий не кончал, но поди сыщи мне равного по глубине познания первооснов мироздания - не сыщещь! Потому как дурные они все, безнравственные совершенно, а я уж жизнею ученый, и не твое бабье дело меня мордою в рекламы поганые тыкать. И вообще, какого хрена ты тут сидишь, салом обрастаешь, когда место тебе в загоне на скотном дворе?! А?!..
Свинья молодая да неопытная голову в туловище втянула и уж сама не рада была, что коня своей репликой зацепила. Молвит робко, на "Вы" обращаясь:
- Вы не кричите-то на меня...
- А я и не кричу! - кричит Чернобылин, - Это я говорю так эмоционально! Для убедительности, стало быть. - Тут он смягчился и улыбнулся великодушно, - Слышь, свинья красивая, а у тебя в торговле эта самая "Хряпа-Хамбида" есть?
- Вот, - указала та на прилавок, - эта миллион стоит, а эта пять. Будете брать?
- А какая лучше?
- Та что за пять, та и лучше...
Тем временем кони уже круг пробежали и опять на перекрестке топчутся, зеленого ждут. Смотрит Чернобылин, а у старшего на шее мешочек болтается с "Хряпой-Хамбидой" - издалека видно. Да и у многих такой же. "Ну, - думает - и я себе рано или поздно такой раздобуду."
Тут зеленый загорелся и вскоре кони уже мимо киоска пробегали. Чернобылин к стаду пристроился, бежит.
- Хосе, - обращается он к кентавру, - у тебя "Хряпа-Хамбида" за миллион или за пять?
- Какое там! - презрительно сплевывает в свой мешочек старший, - за сто всего.
- Ну и как?
- Как-как... Видишь - бегаю пока...
- А дай попробовать?
- Э, Чернобылин... Гони денежку, тогда и пробуй.
- Да где я ее возьму?! Кто мне даст столько?!
- А это твои, Чернобылин, трудности.
Чернобылин замедлил шаг и стал отставать. Уже издалека он крикнул:
- Нехороший ты конь, Хосе. Очень деньги любишь.
Наконец подъем закончился и дорога, круто забирая вправо, пошла вниз. поравнялся с конем Балконским и полюбопытствовал все тот же волнующий его вопрос:
- Какая "Хряпа-Хамбида" лучше - та, что за миллион, или та, что за пять?
- Та, что за пять, лучше, - ответил Балконский.
- Слушай, - вдруг предложил Чернобылин, - пойдем украдем две - за пять! Одну - тебе, другую - мне! И еще для Хосе - третью - украдем!
- У меня уже есть.
- А твоя за сколько?
- За двести.
- А мы за пять миллионов украдем!
- А зачем тебе за пять миллионов?
- Так ведь это полный питательный рацион!
- Нет, Чернобылин. Воровать - нехорошо.
Чернобылин вскипел:
- Да знаешь ли ты, что воровство - это самая древняя и самая почитаемая профессия! Воруют все до единого! А я, как никто другой, имею на это полное право, потому как уже немолод и жизнь моя на исходе!
Да знаешь ли ты, что Раиса Горбачева съела "Хряпу" за пятьдесят миллиардов - и глазом не моргнула! Да кто такая Раиса Горбачева?! И почему это я не имею права на "Хряпу", а Раиса имеет?! Мне ведь "Хряпа" нужна не во собственную корысть, а на благо всего коневодства, это прежде всего потомкам нужно, а не мне!
- На меня-то ты чего раскричался? - возмутился конь Балконский.
- Да я говорю эмоционально, а не кричу. - Чернобылин перевел дыхание и продолжил в том же духе доказывать, что нужно немедленно стырить "Хряпу-Хамбиду" за пять миллионов, и он, якобы, даже знает - где. В конце концов, Балконскому ничего не оставалось делать, как предложить ему свою "Хряпу":
- На. Бери мою за двести и успокойся. А то - я смотрю - тебя уже ничто не остановит.
Но Чернобылин не взял. Понурив голову, он опять сошел с дистанции, а стадо понеслось дальше. Чернобылин любил Балконского...
Когда улеглась пыль, старый конь оглянулся вокруг. Сразу за мостом через распластавшуюся прямо перед ним реку простирался городской пейзаж: многоэтажные конюшни, стойла, мунументы выдающимся коням, снующие туда-сюда телеги...
Чернобылин, отчаянно молодясь, перепрыгнул парапет и спустился к реке. По пути он сорвал ивовую ветку с едва набухшими почками; нервно терзая ее зубами, подошел к самой воде и понуро уставился в беспокойную рябь.
Еще совсем недавно речка являла собой жалкое мелководье, прочно закованное в лед, что напрочь лишало возможности в ней утопиться. Теперь же то, что некогда было берегом, сокрылось четырехметровой толщей воды... Весна...
Многое передумал конь в эти минуты. Перед его мысленным взором промчалась серая в яблоках лошадь, равной которой по красоте свет не видывал... И ведь она любила его, Чернобылина, любила страстно и самозабвенно... Это был миг, ради которого, собственно, и стоило жить. И что эти молодые придурки смыслят во всем этом?! - теперь по-над водной гладью понеслось видение стада, от которого Чернобылин только что отстал: этот пупок Хосе, стяжавший себе славу старшего, хотя сам копыто о копыто не ударил, чтобы поработать с конями, научить их ходить, если и не строем, то по крайней мере, в колонну по четыре, а то и запрячь всех в одну упряжку, да не распускать о себе идиотскую славу... придурок... А этот недоумок конь Герберт! Это ж додуматься надо - хомут разгибать! А тот, что с ним вместе завсегда, как бишь его там Штудер его мать... Все подковы норовит старику зубной пастой до блеска надраить... Ну не придурок ли! В психиатрическую таких надо... А вот конь Полимеров.
Этот по крайней мере не раздражает. В "Хряпах-Хамбидах" разбирается. Хороший конь. Чего нельзя сказать о Цеденбалле-Мартовском. На первый взгляд - приятный молодой конь. Но какого, извините, хрена этот приятный молодой конь заявляет что Чернобылин ему неприятен?! Какого, извините, хрена он заявляет о своей нелюбви к Василию Ивановичу! Это просто безнравственно! Василий Иванович работает, как конь, деньги зарабатывает, глядишь, и "Хряпу-Хамбиду" купит...
Стоило только Чернобылину подумать о Василии Ивановиче, как тот собственной персоной появился на мосту. Завидев Чернобылина, он обыкновенно засмеялся и спросил:
- Уж не топиться ли ты собрался?
- Топиться, - обыкновенно отвечал Чернобылин.
- Ну-ну, - обыкновенно вздохнул Василий Иванович и поскакал в контору, где его ждали кони из Финляндии.
Ладно.
Теперь этот... конь Хотеньков! Как он ходит?!
Как он ходит?! Это же не походка, а черт знает что!!!
А ведь он учится в высшем учебном заведении! Вот Чернобылин: что ни шаг, то пятилетка! И эхом раздается!
А за Хотеньковскими шагами нет ничего! Пустые шаги! Неслышно их!.. Балконский иногда делает не пустые шаги, да ведь все это несерьезно, все это дурачество...
(Чернобылин любил Балконского.)
- Чернобылин! Чернобылин! - вдруг закричали кони с моста (те самые, они уже еще один круг сделали) - Пойдем "Хряпу-Хамбиду" скорей воровать!
Кони кричали вразнобой, дурачась и смеясь, просто издеваясь над конем старшего поколения...
Конь Герберт с конем Штудером бросали с моста прямо на лысую голову Чернобылина подснежники, Хосе пел во всю глотку: "Хотите, я буду пальмой?" Балконский метнул венок из цветов мать-и-мачехи, Цеденбалл-Мартовский по-обезьяньи оттянул себе уши и сделал язычком... И там еще много было коней и все что-то делали. Но вдруг неожиданно все стихло.
Из-под моста медленно выплывала лодка... Впереди сидела знакомая уже нам очень красивая свинья из коммерческого киоска. В простертых вперед копытах она держала поднос, на котором, сияя солнечными бликами, покоилась "Хряпа-Хамбида-586-АТ" с цветным плоским SVGA-монитором и лазерным принтером... А на корме с веслом в руках, в самом своем дорогом костюме, безукоризненно выбритый, стоял Василий Иванович.
конец
апрель 94