Уже стемнело, а Леонид Николаевич все искал и искал... "Куда они спрятались? - недоумевал он - Эти Коля с Борей..."
Потом он принялся аукать, кричать, звать на помощь... Дикий, первобытный страх овладел им, совершенно одиноким в бесконечной океанской пустыне; и то, что он прежде видел лишь в кошмарных снах возникало сейчас перед ним словно наяву. Земля то и дело уходила у него из-под ног, он падал и полз куда-то на четвереньках, над ним разверзались чудовищные гениталии, потом ему показалось, что прямо над ним возвышается Погорелов и монотонно произносит страшный приговор... Леонид Николаевич целовал Ваське ноги... Потом виденье Погорелова, презрительно сплюнув, куда-то исчезло, но в довершение ко всему, из недр одной фауры, на которую натолкнулся Леонид Николаевич в паническом своем бегстве (из Тамары), вылез Фридрих Карлович Крумлич со своим неразлучным калькулятором, и только этого хватило, чтобы Леонид Николаевич увидел собственное своё неподвижное тело с высоты птичьего полета...
Но и отойти в миры иные ему помешала оказия. Целиком увлеченная оставшимся далеко внизу собственным телом, его душа вдруг больно стукнулась затылком о днище пилотируемого всё тем же Колей аэрофургона, который трудно было узнать. Фургон был весь черный, огромная рваная дыра, заткнутая чьей-то спиной, зияла в его боку. На одной из опор болтался незнакомый душе Леонида Николаевича молодой человек, и первым порывом этой души было - разжать этому молодому человеку окаменелые пальцы. Фокус, разумеется, не удался. Между тем, на борту аэрофургона предвкушала удовольствия пьяная компания. Лишь Якоб Аронович, бывший воин-интернационалист, скрипел зубами от напряжения воли и мышц. Именно его спиной была заткнута дыра в обшивке моторного отсека. Взрыв, к счастью, не повредил жизненно-важных узлов и агрегатов, но лишь на то время, пока Якоб Аронович героически пробирался в моторный отсек, полностью лишил аэрофургон управления, вследствие чего он стал быстро терять высоту. Якоб Аронович успел. До земли оставалось уже немногим более метра, когда мускулистая спина бывшего воина-интернационалиста появилась в зияющем проеме...
Игорёк же настолько растерялся, когда, сбитый его кастетом, летательный аппарат стал падать прямо на него, что только выставил над собою руки и не смог сделать в сторону ни шагу. Он не помнит, как у него это получилось. Но вряд ли стоит когда-нибудь потом разубеждать его в том, что не он остановил падение летательного аппарата, тем самым, как бы, искупив свою вину за причиненный его кастетом взрыв...
Душа Леонида Николаевича также обратила внимание на то, что среди хорошо знакомых ей лиц в этой компании появились новые. Кроме болтающегося на опоре молодого человека, их было три, "О! Да в нашем полку прибыло!" - присвистнула от удивления душа Леонида Николаевича, а, пересчитав всех, в том числе и себя, ужаснулась: "Чертова дюжина!.. Ой, не к добру... Бля-буду, не к добру!.."
Несмотря ни на что, посадка была мягкой. Это произошло во многом благодаря Игорьку, не успевшему вовремя выскочить из-под опоры. Вылупленными из орбит невидящими глазами он наблюдал, как из фургона попрыгали люди и тотчас с гиканьем, улю-лю-каньем и свистом устремились наперегонки в разные стороны - им было не до него.
- В девять часов - построение на линейку! - раздался чей-то властный голос уже из кустов.
Игорёк же не мог даже позвать на помощь. Так он и остался - придавленный и безмолвный...
В ничуть не лучшем положении оказался Якоб Аронович, спина которого покрылась льдом и отодрать её от кромок дыры без ущерба для собственного мяса не представлялось возможным... Антип Франциевич, прежде чем покинуть фургон заглянул в моторный отсек и подмигнул герою:
- Крепись, Якоб. Правительственная награда тебе обеспечена. За это я ручаюсь...
Последним вышел из фургона Коля. Он пошатываясь добрел до лавки и плюхнулся на неё плашмя. Умаялся, бедняга...
Душа же Леонида Николаевича вышла с противоположной стороны фургона, прямо через обшивку. Немного поколебавшись, она перво-наперво отправилась на поиски своего тела; несколько секунд спустя, она нашла его, обследовала, и отметив его вполне удовлетворительное состояние, вселилась на прежнее своё место.
Всю ночь остров стонал и содрогался. Васька, не зная, с чего же начать свою беспощадную месть, метался от одной фауры к другой, но близко подходить не решался. Неудобно было как-то совать свой нос в чужие интимные дела, к тому же, судя по всему, сами фауры были довольны правительственному визиту. Даже сохнувшая по Ваське Сусанна, не колеблясь, приняла в своё лоно одного из телохранителей Болеслава Африкановича Ожирелова. Этот момент Васька зафиксировал, поскольку оказался подле неё, а остальные - кто с кем - Васька сказать бы не смог. Совершив небольшой обход, и лишь на Жанне обнаружив кое-какие внешние следы насилия (да и та уже смирилась со своей участью и получала, судя по репликам, немалое удовольствие), Васька окончательно убедился, что его беспощадная месть состоится, возможно, лишь к утру, а то и позже, когда удовлетворенные члены покинут недра фаур... А пока оставалось лишь подготовиться к неравному последнему бою. Именно с целью найти какое-нибудь оружие, Васька направился к аэрофургону...
В бледном свете луны то, что лежало под его опорой выглядело совершенно безжизненным. Но когда Васька подошел совсем близко, ОНО подало признак жизни.
- Игорёк!? Что ты здесь делаешь?! - не поверил Васька своим глазам. - Как ты здесь оказался?!..
Игорёк явно пытался что-то спросить, но у него это не получалось. Тогда Васька принялся изо всех сил пыжиться, чтобы снять с друга неимоверную тяжесть, но... Куда там... Махина была столь тяжеленная, что приподнять её не представлялось возможным. Тут Васька заметил спину. Лед с неё уже давно стаял, и на Васькино надрывное кряхтение она отреагировала шевелением.
- Помоги, кто там есть, - раздался голос изнутри моторного отсека. Васька полез внутрь фургона, лишь услыхав, как Игорёк в момент прибавки веса у него на груди издал невнятный звук.
- Якоб Аронович? - узнал Васька одного из самых популярных политических деятелей. - А Вы что тут делаете?
- Не видишь, что ли? Подвиг вот только что совершил... Теперь, вот, сижу, отдыхаю перед завтрашним. Один орден, как говорится, хорошо, а два, как ни крути, - лучше…
"Ну вот, один мне и попался!" - торжествуя душой подумал Васька и стал соображать, какую же такую расправу учинить негодяю. Но потом подумал, что прежде стоит попробовать вдвоем с ним приподнять фургон для освобождения Игорька. И предложил ему это.
Ничего не получилось. И тогда Васька, рассеянно оглянувшись по сторонам, заметил спящего на лавке Колю. Растолкав его, он попросил помочь. Ни удивляясь, ни возражая, тот встал и втроем они взяли вес.
- Вынимай его оттуда, - сквозь скрежещущие от натуги зубы распорядился Якоб Аронович, бывший воин-интернационалист.
- Кто? - кряхтя не меньше других, полюбопытствовал Васька.
- Ты давай вынимай! Скорее!
Васька пробовал отодвинуть тело друга ногой - не получалось.
- Скорее!
- Не могу!
- Руками давай тащи! Мы удержим...
Но... Не удержали...
Стоило Ваське отпустить свои руки от фургона, тот неумолимо потянулся к земле и выскользнул из рук мужиков...
- Я знаю, как надо, - наконец заговорил Коля.
- Как? - полюбопытствовал Якоб Аронович.
- Сейчас покажу.
Сев за штурвал, Коля запустил турбину. Когда аэрофургон взлетел и завис над землёй, он высунулся из кабины и сказал: оттаскивайте.
Якоб Аронович посмотрел на опешившего и ничего не соображающего Ваську и спросил сочувственно:
- Друг твой, что ли?
Васька лишь едва качнул головой.
- Ну так и оттаскивай. Чего стоишь?..
Но видя, что Васька невменяем, принялся оттаскивать сам. Когда уже Коля посадил фургон, Якоб Аронович принялся выговаривать пилоту:
- Коля! Неужели ты не мог отлететь немного, и сесть рядом?..
Васька нёс на руках останки тела своего друга, не видя ничего впереди, не разбирая дороги. Ни о своей беспощадной мести, ни о чем другом он думать не мог. Он вообще не мог думать. Забредя в еще не хоженную им лесную чащу, он остановился, опустил тело на какое-то возвышение и дал волю своей душевной мягкотелости... Слёзы брызнули у него из глаз... Безудержное рыдание огласило ночь...
Васька не увидел - почувствовал сердцем... И только потом невидящий его взор стал мало-помалу проясняться, пелена расступилась, и в ореоле призрачно мерцающего света неизвестной природы появился лик прекрасный Анфисы... С минуту он был неподвижен, после чего стал медленно куда-то ускользать, словно прячась за гардины в некую таинственно манящую глубину. Движимый магией его чар, не отдавая себе отчета, Васька последовал вслед за ликом суженной и тотчас оказался в эпицентре пожара - огненно-светящемся объёме, содрогающегося в конвульсиях...
Анфисе Васькино вторжение доставило невероятную боль, она ведь еще едва прижилась на почве и не сформировалась в полноценную фауру. Поэтому некоторое время она вынуждена была приходить в себя, издавая лишь стоны и ничего более. Не сразу после пережитого пришел в себя и Васька. Как можно было осознать случившееся?! Ведь только что он пребывал в безнадежном мрачном мире, полном отчаянья и потерь, а теперь алые всполохи вокруг сменились удивительными переливами нежнейших оттенков, наполнили его вопросительный взор. Хотя объем был достаточно тесен, он обволакивал Ваську неведомой ему доселе нежностью и уютом, некая субстанция наполнила его лёгкие и вообще, скоро воцарилась такая благодать и невесомость, что Васька поначалу твердо решил: он оказался в раю. И блаженно зажмурился...
- Васюш... - это был голос Анфисы! И теперь Васька мог её видеть! Она, словно зачарованная комета, медленно приближалась к нему откуда-то издалека, и, вместо одежд, её обвалакивал удивительный перламутровый газ... А голос прозвучал совершенно рядом...
- Где ты?..
- Васюша...
- Анфисочка... - Васька окончательно убедился, что пребывает в раю. А совершенно юная фаура не стала разубеждать его в этом, но сделала всё, на что её подвинула женская природа...
Тем временем, сбежавшиеся на шум турбины аэрофургона Орест Климовичи и Модест Мокеевич (остальные либо не услышали, либо пренебрегли), тормошили задремавшего снова Колю и пытали у него: что тут произошло? Коля отвечал невнятно. Тогда из фургона высунулся недремлющий Якоб Аронович и пояснил:
- Успокойтесь. Тут телохранители Ожирелова выясняли между собой отношения, и одного из них придавило опорой фургона.
- А... - понимающе закивали головами Орест Климович и Модест Мокеевич. - А Вы, Якоб Аронович, почему не пойдете, не развлечетесь?
- Да я и сам не знаю. А которая тут - свободная?
- Возможно, та что под скалой...
После этого разговора все разошлись в разные стороны; Якоб Аронович направился к Тамаре.
Едва, против деланного сопротивления фауры, он засунул в неё голову, как тотчас нос к носу столкнулся с Фридрихом Карловичем, но не признал великого ученого, а принял его за кого-то из своих.
- Ай-яй-яй... - посудачил он, - Тут уже занято...
Потом, подумав, предложил обитателю фауры потесниться, мол, ему всё-одно ничего не надо, окромя как выспаться перед завтрашним подвигом. Фридрих Карлович потеснился, и, к великому разочарованию Тамары, они оба уснули, правда, ученый спал беспокойно и всё время ворочался.
...Васька выкарабкался из оазиса сказочной неги и, полный решимости мстить жестоко и беспощадно, двинулся к фургону. Не найдя там Якоба Ароновича, но обнаружив в инструментальном ящике огромный топор, Васька крепко сжал его в руках и что-то прошептал, вроде молитвы. Потом он направился к беседке и отрубил Коле голову. Вернувшись после этого к фургону, он сел за штурвал, каким-то чудом запустил турбину и поднялся в воздух. На сей раз никто из членов "нашей команды" не пренебрег поднятым в предрассветный час шумом. Все они сбежались на поляну, сгрудились в кучу, махали руками и что-то кричали, очевидно полагая, что над ними издевается Коля. Повисев немного в воздухе, Васька нацелил нос фургона точно в толпу, утопил гашетку акселератора до пола, вставил между ней и сиденьем топор и... катапультировался.
Аэрофургон со всё нарастающим свистом стремительно приближался к земле. А Васькино ликование по поводу предстоящего торжества справедливого возмездия быстро-быстро менялось на недоуменное отчаянье - его враги довольно спокойно и организованно разошлись в стороны и попрятались в складках рельефа местности. А потом, вдруг, произошло невероятное, немыслимое, жуткое...
Аэрофургон у самой земли вышел из крутого пике и снова стал набирать высоту. Поравнявшись с Васькой, он несколько раз облетел вокруг него; потом в нем растворился дверной проём и Васька увидел за штурвалом фургона... Леонида Николаевича, который показывал ему язык, крутил у носа пятернями, и строил всевозможные гримасы. Васька был ещё довольно высоко, когда Леонид Николаевич вдруг взял штурвалом на себя и фургон, стремительно набрав высоту, растворился на мгновение в облаках; но тут же он вынырнул из них и, с остервенело нарастающим воем, направился прямо к земле...
- Нет! Только не это!!! - заорал Васька, болтаясь на стропах парашюта, словно зацепившегося за гвоздь, вбитый в небо. Он уже видел - какую цель выбрал для себя Леонид Николаевич... Он даже видел выражение обращенного к небу лица Анфисы - какое-то совершенно бесхитростное недоумение: "Что это?" - будто спрашивала Анфиса, лишь глубоко в своём подсознании понимая, что это - всё... А ещё - укор, обращенный к нему, к Ваське, который ничего-ничегошеньки не мог сделать!!!
Ветер, исполненный неги и колдовства ласкал его тело, словно пытаясь успокоить; словно говоря: Смирись, Васёк... Это всё равно неизбежно... Но Васька не хотел мириться и орал изо всех сил:
- Нет! Нет!! Не-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-ет!!!.......
Наконец Анфисе удалось растормошить Васькино сознание и унять его буйство.
- Тебе что-то приснилось? - озабоченное её лицо Васька видел прямо перед собой. Оно было ещё очаровательней, чем помнил его он.
- Анфиса...
Сквозь совершенно теперь прозрачную изнутри плоть фауры Васька видел, что наступило утро. Придя окончательно в себя, он поведал Анфисе о своих намерениях и засобирался. Фаура категорически воспротивилась, узнав, что тот намерен вступить в столь безнадежный поединок и сказала, что ни за какие коврижки не отпустит его на верную погибель. Но Васька продолжал настаивать на своём и, в конце концов, клятвенно пообещав ей, во что бы то ни стало, вернуться живым и невредимым, покинул райское лоно своей удивительной и ничуть не менее, чем прежде, любимой невесты.
Очень многое теперь в его понимании стало на свои места. Фаура - это поистине чудеснейшее существо! Это женщина, вроде бы как, вывернутая наизнанку и привязанная к земле корнями. Если бы только природа сама додумалась до этого, то, наверно, в этом бы не было ничего дурного. Но имел ли право на это человек? Конечно, нет! Ведь он посягнул на равного себе, и лишь в своих меркантильных целях, а стало быть, должен понести заслуженное наказание. Понятно, почему затерянный в океане островок пользовался такой популярностью у сильных мира сего, имеющих сюда доступ... Какой кошмар! Ведь, если Васька сейчас не совершит своего справедливого возмездия, то рано или поздно его Анфиса будет вынуждена ублажать похоть какого-нибудь старого пердуна!? Да не бывать этому! Ни в жизнь!..
Анфиса-фаура... Это с одной стороны - чудовищно, но Васька с этим готов смириться. Пусть он будет первым, а может быть и единственным из всех людей, кто будет жить с фаурой, не пользуясь ею исключительно как половым агрегатом, но относясь к ней как к равной, как к любимой... И нет ничего дурного в том, что она в какой-то степени - растение, а даже, может быть, напротив... Солнце, воздух и вода - этого добра пока ещё хватает, и это всё, что требуется организму фауры для жизни. Завидуйте, женщины! Ей не нужно бегать по магазинам, стоять в очередях, а потом волочь в обеих руках тяжеленные сумки; ей не нужно каждый день ходить на работу, ладно, если ещё секретаршей, а если на конвейере каком? Да в отравленой среде? Да за жалкие гроши?.. И ещё много-много чего ей не нужно, потому что у неё все есть: солнце, воздух и вода. И, конечно, - любовь, которой одарит Анфису Васька. А та, в свою очередь, будет одаривать Ваську своими фантастическими богатствами... А их у неё!.. Разве можно придумать себе лучшее жилище? Жилище, в недрах которого самые идеальные условия для жизни - там тебя потчуют исключительно амброзией; там услаждают твой взор любыми видениями, возникающими в глубине меняющих по настроению свою прозрачность и способных показывать хоть телепередачи, хоть сны выдающихся людей, можно визуализировать книги, даже видеокассеты можно крутить!.. Что же касается акустики, то тут маленькая проблема. Полоса воспроизводимых частот - от 40Гц до 18кГц - оставляет желать лучшего. Зато можно воспроизводить записи с любых носителей - хоть с лазерного диска, хоть с магнитофонной ленты... И ещё много-много всяких богатств!.. Нет, Васька просто убежден в том, что ничего дурного пока ещё не случилось... Пока... Пока какой-нибудь Ананий Аполлинарьевич не надругается над его девочкой... Над его любимой Анфисушкой...
Целиком погруженный в такие мысли, Васька осторожно пробирался к площадке с беседкой, и уже совсем недалеко от того места, где им предполагалось учинить беспощадную расправу, он поравнялся с Якобом Ароновичем, бывшим воином-интернационалистом, шедшим ему навстречу, и чисто механически поздоровался, продолжая между тем пребывать в своих отрадных мыслях о прелестях Анфисы.
- Хорошо ли отдохнули, молодой человек? - поинтересовался Якоб Аронович.
- Что Вы! Очень! - искренне ответил Васька и из вежливости поинтересовался: - А Вы?
- А мне всю ночь спину крутило. Да мы ещё вдвоём были, так этот, второй, всё время ворочался...
Васька пропустил его слова мимо ушей и двинулся дальше. Вскоре он был на месте. Отодвигая рукой ветки зарослей на краю поляны, он наблюдал творившееся в беседке - там готовились к трапезе. Утренняя линейка, судя по всему, уже окончилась. Отдыхающие пребывали в ленной неге, свойственной всяким турслетам в утренние часы. Модест Мокеевич доставал из холодильника и выставлял на стол бесчисленные бутылки. Орест Климович перебинтовывал раны, полученные им во время событий в ночь с 22 на 23 августа. Остальные просто валялись под лучами утреннего солнца.
"Пусть сначала упьются, - решил про себя Васька, пересчитав бутылки. - Тогда мне легче будет разделаться с ними."
Появление Якоба Ароновича послужило сигналом к началу мероприятия; сам же Яков Аронович, славившийся в компании своим кулинарным мастерством, за стол не сел, а, призвав на помощь Колю, некоторое время возился у костра - кашеварил. Коля же углубился в заросли, чтобы наломать дров. Да там и пропал.
Когда уже пьянка была в самом разгаре, Васька начал собираться с духом. Он толком еще не знал - что именно будет делать, главное для него было - решиться. Но едва он решился, как Ожирелов попросил слово для очередного тоста, и Васька решил прежде послушать - что же умного скажет Ожирелов?
Ожирелов, блистая незаурядным артистизмом и красноречием, говорил долго. Он вкратце осветил массу проблем, касающихся предстоящих перестановок в правительстве, и, пообещав никого из присутствующих никуда не передвигать, перешел к главному. Это главное заключалось в том, что "наша команда" должна являть собой один хорошо отлаженный механизм, способный быстро и грамотно решать любые государственные вопросы, и в целях лучшего сплочения коллектива, он предложил групповуху.
Послышались осторожные возражения, мол, мы приверженцы старых добрых традиций; мол, этому нас не учили и т. п. Ожирелов категорично пресёк подобные высказывания, мол, нам просто необходимо осваивать все новое и прогрессивное; мол это жизненно важно в столь ответственный для отечества час...
Едва услышав о групповухе, Васька решил тотчас выступить. Но почему-то не решился и продолжал стоять в кустах. Потом подумал, что правильно, что не выступил сразу; пусть сначала определятся - кого трахать будут.
После непродолжительных дискуссий трахать решено было Жанну - она молода, строптива, а как следствие - острота ощущений будет наивысшая.
Якоб Аронович как раз подавал на стол очередное блюдо, когда из кустов - напротив - вышли телохранители Ожирелова, ведя под руки Леонида Николаевича.
Реакция Якоба Ароновича была неоднозначной, он почувствовал какой-то подвох, и метнулся к Антипу Франциевичу, чтобы доложить о своих опасениях насчет наличия на острове посторонних, но потом стушевался.
Видимо, решил не показывать виду, дабы его не уличили в потере бдительности.
Ожирелов встал из-за стола и приблизился вплотную к Леониду Николаевичу:
- Что же это ты, скотина, дурачить нас вздумал?
- укоризненно произнес он, - Люди целую неделю как на гвоздях сидели, а ты прятаться от нас решил?! - голос его становился всё грознее, - Думал склеить ноги?!
Думал - не достанем?! Да мы кого хочешь достанем! - Ожирелов взял провинившегося за подбородок, - А ну смотри мне в глаза! Стыдно?!..
Выговорив Леониду Николаевичу накипевшее, Ожирелов дал распоряжение телохранителям:
- Займитесь им слегка, чтобы впредь было неповадно. Прямо здесь можете.
И Васька безо всякого злорадства, но с содроганием в душе, отвел глаза. Не мог он видеть, чисто физически не мог, никаких мордобитий, а уж тем более, когда два бугая - одного беспомощного старикашку...
Васька отвел глаза и... увидел Колю, который во все глаза пялился на происходящее, стоя рядом. Тот почувствовал на себе взгляд.
- Погорелов? - изумился он. - Ты что, с луны сюда свалился?
- Тс-с, - сказал Васька. - Ни с какой ни с луны. Ты сам меня сюда привез. Забыл, что ли?
- Вот так да! Как же это я тебя сюда мог привезти?.. - и они принялись уточнять детали. В конце концов оба так растрогались, что даже обняли друг друга. Потом Коля сказал Ваське: - Подожди меня тут одну секундочку, - схватил несколько палок из под ног и шагнул из кустов. Вернулся он с бутылкой "Тархуна" и двумя стаканами.
- Тебе же сегодня лететь, - напомнил Васька, но Коля махнул на это обстоятельство рукой.
- Не жалко Босса? - спросил Васька, вытирая запястьем усы и выглядывая из кустов - Леонида Николаевича всё ещё продолжали метелить.
- Жалко. Мне всех до одури жалко. Поверишь?
- Вот и мне...
Васька поплакался Коле, что не может решиться выступить против всей этой мафии. Коля принялся его успокаивать, мотивируя тем, что это всё-равно бесполезно, что он сам по-молодости был такой и что стену лбом всё-равно не прошибешь. Но Васька сказал, что он всё-равно пойдет. А там - будь, что будет. Правда, при этом он вспомнил Анфису, которой обещал, что непременно вернется живой и невредимый...
- Ты уж извини, Вась, но я от этого дела умываю руки, - заявил Коля. - И тебе не советую в него ввязываться. Нет у тебя ни малейшего шанса.
- Есть, - упрямо стоял на своём Васька.
Тогда Коля, пеняя на то, что тухнет костер, подобрал несколько щепок и, уходя, заверил Ваську, что мысленно он с ним. Правда, потом опять вернулся и в течение нескольких минут убеждал Ваську, что пока начальники пойдут трахать Жанну, ему, Ваське, следует незаметно забраться в грузовой отсек фургона и там спокойненько сидеть, а иначе как же он доберется домой? Тщетно.
И вот довольно пьяная уже компания выдвинулась к объекту предстоящего акта группового изнасилования.
Выждав еще некоторое время, и убедившись, что на поляне никого, кроме Коли, который вздумал возиться с мотором, больше не осталось, Васька вышел из своей засады и приблизился к фургону.
- Послушай, Коля, у тебя где-то здесь был топор.
- Топор?.. Да нет у меня никакого топора.
- Но ведь был! Я сам видел.
- Да не мог ты его у меня видеть!
Тут Васька понял, что путает реальность со своим ночным кошмаром.
- Ладно. Дай, что ли, хоть гаечный ключ поувесистей...
- Всё-таки пойдешь?
- Пойду.
- Смотри, Вась, сам...
Пройдя треть пути по направлению к Жанне, Васька отшвырнул ключ 48 на 52 в сторону и, внушая себе, что расправится со сволочами голыми руками - попередушит всех - гадов; свернул на развилке тропинок. А через несколько десятков минут Сусанна приняла его, безутешного, в своё истерзанное за ночь лоно.