ДОРОГА НА ВАШИНГТОН
Мелькают "кары"
воронами в тире.
В упругую мякоть неба
лезвием дорога.
Манипулируя баранкой,
педалями тормоза и газа,
ты ближе к Богу,
чем в синагоге,
кирхе
или в мечети.
C прытью стакброкера на Wall Street(е),
мечется ангел смерти
в автомобильном потоке.
И на Потомаке,
где-то в прибрежной осоке,
чёлн старика Харона
осенней листвой закидало
индейское лето.
***
Сладко спит здесь махровое полотенце.
Улыбается во сне мягкими складками.
Ещё бы ему не улыбаться, когда снятся
ключицы, колени, голени, плечи, талии
и нежные влажные гениталии -
в Бразилии ли ты спишь, в Африке ли,
в Италии ли.
Свежие утренние фекалии. Палочка на палочке, завиток.
С детства знакомый почерк - росчерк одного гения,
продукт пищеварения - плоть от плоти творение мастера
в Храме Истины в периметре четырёх белокафельных стен.
Здесь вопиющий "срам!" нем
и естественно здесь его естество.
Всё тут телесно и голо,
на мраморе мыло, на полочке Polo.
Здесь мебелью белые полые вазы,
считают здесь женщины лунные фазы,
коротки здесь фразы и смертны здесь дозы,
здесь принимаются странные позы,
и льётся вода. Здесь рождаются реки,
в блаженстве тепла закрываются веки.
Здесь лампы в зените, и мысли в полёте,
по кафелю ползают гибкие нити волос,
и внутренний голос здесь звонок и чист.
Здесь капля по капле рождается стих.
От сих и до сих здесь Свобода в законе.
Здесь каждый сидящий -
сидящий на троне ладонями вниз.
В оконном проёме обмяк и раскис летний день,
в голубое плевком абрикосовый диск,
кипарисы, курчавый абрис облаков, и
вечная, вечная зависть богов.
* * *
Когда, позванивая монеткой в кармане,
украдкой, следишь за соседкой в окне,
снимающей лифчик в ванне,
в твоём сознании, вдруг, возникает смутный образ,
и ты, изменив фокус, и скосив зрачки, с удивлением,
узнаёшь во дворе в случайной прохожей осень.
В огненно-рыжей копне волос её проседь дождя.
И себя отождествив с юнцом, карандашом,
размашисто, пишешь на салфетке жене "прости",
и, устремившись к выходу, уже в двери, мимоходом,
бросаешь взгляд в ад овального зеркала на стене.
Возвращаешься...
Потом, долго лежа на диване,
на спине,
словно под капельницей,
вслушиваешься в жужжанье полоумной мухи -
в парафраз сказанных кем-то фраз,
раздутых слухов,
оставленных на ветру слов.
Глухи и едва различимы шаги мысли...
С высоты птичьего полёта рассматриваешь под собой потолок.
Снующим челноком мушинное брюшко
всё наматывает,
и наматывает
клубок...
...виниловый диск патефона...
Истома осеннего сна...
СУДНЫЙ ДЕНЬ
Где-то в районе 42-й
где человеческий рой собой заполнил пространство
площади
которую в виду величия и постоянства
времени
когда-то назвали "Таймс сквер"
поздно ночью
в час
когда полицейский барьер мог бы показаться линией горизонта
в момент спуска хрустальной сферы на дно колодца времени
чтобы зачерпнуть очередные 365 дней
в месте
где весёлый Бродвей приготовился лихо бритвой огней
полоснуть по 7-й авеню-вене
"ш-ших!"
каждый из нас вдруг притих
и СТИХ белой птицей воспорил над толпой
и увидел БОГ свет что он хорош
и отделил БОГ свет от тьмы
и мы в смирении став на колени произнесли
АМИНЬ
