" ...Я не имею собственного религиозного опыта - воспитания обрядам, традициям. Из всех таинств я принял лишь крещение - это ли опыт? Но очевидно, для всякой первой философии так и должно быть, обилие источников самых разнообразных культур, которые претендуют на Единственность Откровения, позволяет относиться к ним критично. И только представление, что все культуры основываются именно как религиозные, заставляет понять религию как значимый феномен бытия.
Я, несомненно, религиозный тип: верю в "высшую справедливость" в том смысле что все находит свое оправдание и все в этом мире имеет единый источник, верю в единство и связность мира, гармонию, где даже дисгармоничность - продолжение гармонии, верю во многое другое, что оснуется только мироощущением, только связью с миром - религией. Но я не православный и даже не христианин: я не верю в чудо Богочеловечества, это за пределами моего понимания.
Я не сомневаюсь что многие религиозные догматы, особенно которые получили широкое распространение среди простого люда - рай, ад, черти, - просто квинтэссенция определенных людских ожиданий. Ветхий Завет видится мне энциклопедией древнего Ближнего Востока, где собрано все самое значительное: космогония, философия, история, домострой. Это сама мудрость - память предшествующих поколений. Но она недоказательна: "человеческое, слишком человеческое". Тем более если спросить меня, что такое: "В Начале было Слово и Слово было у Бога и Слово было Бог",- я отвечу исходя из своих представлений русского человека конца ХХ века.
Принятие моей бабушкой Бога душевнее моего. Я воспринимаю Его в первую очередь интеллектом, "изменчивой сферой".- У подлинно верующих людей принятие Бога идет из глубин личности. Но разве интеллект- препятствие? Отцы Церкви совсем не уступали мне в интеллекте, им разум не мешал принимать и понимать Бога. Их вера серьезна, монолитна, она имеет настоящее основание. И это основание - не подсознательные мелочные комплексы, фантазии, полудетские ожидания и всеобщие поверья. Простая вера в "добренького" Деда Мороза не может устроить интеллектуальную личность, которая подлинно знает, во что верит. - Вера оснуется словно самим бытием, она основательна как само бытие. Но достаточное ли это основание для Бога?..
Для меня проблема Бога состоит в отсутствии потребности в Нем. Мне хорошо живется в мире семьей, детьми, нужной и интересной работой. Я, наверное, могу найти и понять Бога в рамках своего увлечения философией, но Он мне не нужен. Это кощунственно, но это правда.
В моей жизни нет страха смерти и отсутствия загробной жизни. У меня есть своя "связь с вечностью" (ради чего все), но эта "религия" безлична, неосознанна. У меня нет потребности в личном Боге, к которому можно обратиться с молитвой. Интересно усложнять мир, познавать его. Но потребности как порыва, устремленного не от Бога, а от человека, - такой потребности в Боге нет. Потребность в Нем, как мне видится, рождается из катастроф жизни, из страданий. Когда совесть становится обузой, необходимо докопаться до основ: что такое "совесть"? Какая-нибудь дезадаптация способна заставить нас задуматься: "ради чего все?" И мы проникнем в порядок вещей. Но достигнем ли мы Бога? Узнаем ли мы Его, если достигнем? В мнениях о Боге слишком много идеального, что должен быть Бог, но чем Он никак не может быть в реальности: "всеблагость", "непререкаемый авторитет"... Бог должен быть реален! И реального Бога пропустить вполне возможно.
12 мая умерла моя теща. Долго и тяжко болела. И только теперь, спустя полгода, до меня начало доходить, как я переношу, как я чувствую это слово: "умерла".- Она не канула в небытие, но время от времени посещает мою память, пусть это посещение идеально: я помню о ней только хорошее. Разумом можно вспомнить всякое, но вот когда ее образ является в памяти - это только хорошее. Может, от этого я не ощущаю ее отсутствия. По мне, она и сейчас живет, только встречаемся мы редко. Мы и раньше нечасто встречались.
Смерть тещи - первая смерть в осознанном возрасте близкого человека. Будут еще горькие минуты, но мне кажется, это мое понимание смерти останется: "она просто уехала, ее нет с нами рядом, но вообще-то она есть, никуда не пропала и пропасть не может". Такая вера.
Мне кажется, теряя родителей мы теряем некую опору в бытии. Мы сами становимся опорой. И это тяжело, хоть и привычно.
И еще мы теряем безусловную приязнь со стороны. Теряем самых близких людей. Наши дети - другой вектор: мы для них - самые близкие. Мы их будем любить больше себя. Как наши родители - нас.
Смерть чаще всего встречает человека совсем не так как изображается в кинофильмах. Кино не способно передать настоящую смерть: просто человек затихает и все. И никаких зловещих судорог, сотрясающих все тело, подбрасывающих его на кровати. - Нет! Человек уходит тихо, только по кожным покровам можно заметить как жизнь покидает все тело, дыхание дается все с большим трудом, наконец, человек делает последний выдох - и все!
В этом есть глубокий смысл - в потаенности смерти, в скрытности ужасов мира, о которых узнаешь только напрямую, в лоб, столкнувшись с ними. А так - живешь и живешь, дышишь свежим воздухом, смотришь в небесную синь и манящую даль у горизонта. А рядом, быть может, человека замуровали живьем в стенку. Но ужас его последних часов существования замуровывается вместе с ним. Ужас умирающего ракового больного также находится внутри умирающего. Что мы можем увидеть извне? Это может нас даже не трогать! Мы бежим этого ужаса. И через нас словно само Бытие бежит ужаса Небытия. Словно это бегство позволяет Бытию быть.
Я с детства верю в Добро и что Добро побеждает Зло. Зато моя вера какая-то уж очень основательная. Я многое видел, много пережил, много читал о страданиях и ужасах; еще больше я могу себе представить. Но это никак не поколеблет мою веру в Добро. Молчание Зла, как я себе представляю, позволяет мне это. Не дай Бог заполонить ему весь мир! И как интересен феномен "утро вечера мудренее" - первичность Добра так и познается, в опыте: каждый раз Добро словно начинает новое бытие, предпринимает новую попытку быть. Чтобы верить в Добро, надо закрыть глаза, не знать и не интересоваться историей, что называется, быть наивным как ребенок. И даже несмотря на то, что наивности не так уж много, Добро несет себя через историю, являясь каждый раз словно из самих основ Бытия, подтверждая: мир не безучастен к человеку, но это - мудрая приязнь, не расслабляющее сюсюкание, а главное: возможность быть. Должно быть, Добро - это само Бытие... "
Первоначально Книга Бытия была написана в 1993 году и навеяна впечатлениями от рождения и воспитания сына. С той поры утекло много времени, прежняя редакция Книги кажется мне наивной. Уже были написаны Книга Царств и Числ, когда я вновь сел за Бытие. Но это совсем другая книга. В ней, наверное, нет ни единой строчки из прежней. Но при последней вычитке перед публикацией (летом 1999 года) я вернулся к прежней Книге и масса впечатлений и воспоминаний всколыхнулось во мне. Я прочувствовал, что объединяет две редакции. И снова захотел посвятить ее своему сыну.
Он очень похож на меня. Разве должно быть иначе? Сын - наполовину я, наполовину - моя жена, которую я выбирал долго и тщательно похожей на свою маму. Так получился сын - второе издание Меня. Мне иногда не нравится как он поступает, но я должен останавливаться: свой выбор этого этапа в жизни я уже сделал. Теперь его время.
Студент в институте: "Для чего мы все это изучаем, когда давно доказано, что Бог есть флюктуирующая вероятность, отсутствие которой делает бессмысленным отношение Максвелла при симметрии переменных С, Р и Т и энтропическом множестве, стремящемся к бесконечности?.."
Как-то в институте я увлекся психологией, читал много литературы, и тогда в первый раз проснулся ночью от страшной своей реальностью мысли о том, что я не то, что думаю о себе, не тот, кто может что-то сделать: обычный человек, не имеющий никаких особенных способностей, особого предназначения. Потрясение было глубоким, я завис, пришлось перезагружаться, но этот пунктик из программы выпал. Откровение окропилось слезами. Оно того стоило.
Что такое сомнение? - Конец мира ясного, достоверного, начало мира равновероятных возможностей, граница "ядра" личности и "периферии". Сомнение невозможно написать, всякое написанное есть постулат. Сомнение угадывается между написанным, оно бытийствует между постулатами, которые фиксируют мятущуюся душу художника.
В Шведской речи (1957) А.Камю говорил почти что "отказ от бунта в обществе где бунт - норма, тоже бунт"; в его дневниках я вычитал такое: "Против тоталитаризма можно возражать только с позиции религии и морали. Если этот мир бессмыслен, они правы. Я не могу признать их правоту. Значит..." - При всем этом Камю остается автором "Эссе об Абсурде" и "Бунтующего человека". Фиксирован и приколот.
Жизнь — это естественный, то есть само собой разумеющийся, “стихийный” отбор лучших над худшими по текучим, непрестанно меняющимся критериям. И одновременно жизнь — единая гармоничная симфония существований всех и вся. — Это два противоположных оценочных пика, между которыми расположено реальное, не экстремальное мироощущение.
Выпивка уменьшает членораздельность мира. Пьяный человек погружается в простоту, вероятно, от этого испытывая блаженство. Не в этом ли — суть алкоголизма: уход от сложностей мира, недоступных высот, оскорбляющих своим наличием “простого человека”?
Интеллигенция, думал я в детстве, — это люди, которые всегда стараются попадать В ТАКТ. До сих пор я не готов осмыслить и понять свою детскую мысль. А мой сын трех лет от роду выдал такую сентенцию: “папочка, государство — это такая тюрьма!” Где он это выкопал?
Мы всегда ищем других возможностей. Определенность и предсказуемость загоняют нас в рамки, которые нам тесны, которых мы бежим. Само наличие “другого”, даже потенциальное — сразу рождает ощущение свободы. Это относится ко всему: к семейной жизни, к политике и даже к выбору профессии.
Как трава относится к земле? Она жить без нее не может! Что бы она делала без земли? Она просто невозможна! — Это любовь?
Как земля относится к Солнцу?..
Крысы, которым вживляли электроды в кору мозга в зону удовольствия, умирали от голода, беспрестанно нажимая клавишу и вызывая стимуляцию этого центра. Так и наркоманы нашли прямую клавишу к своему центру удовольствий минуя сложность окружающего мира, которая и создает сам мир. Мастурбация, порнография — тоже клавиши, заменяющие разнообразие мира. Порнография, по определению — это изображение проституции. Для молодых людей, которые еще только начали жить и ничего не понимают в жизни, книги и фильмы служат подспорьем в познании. Они берут с них пример для собственного поведения в мире. Но порнография — плохой учебник. В первую очередь, потому что изображает грязь, а не настоящие чувства. Изображает продажную любовь. К подлинным чувствам это не имеет отношения. Людей с житейским опытом порнография не может обмануть. Не то — юные птенцы.
То же — проституция: можно понимать сколько угодно, что она неизбежна и необходима (спрос и предложение), но если девочки-подростки мечтают стать проститутками, проститутка оказывается едва ли не самой престижной профессией — это национальная катастрофа.
В любой очереди интеллигент — всегда последний. Это как критерий, тест на интеллигентность. Что сие? Может, закон смены генов-доминанций? Никогда ни одна сильная линия, ни один дворянский род не держался наверху сверхдолго. Всякий вид приходит в упадок: перестает доминировать, распространять гены... Романовы логично завершились “интеллигентом” Николаем II — “слабовольным” и либеральным правителем в первичном смысле этих слов: признающим свободный выбор других людей. Для правителя это гибельно.
Благородство — это стереотип поведения в жестко стратифицированном обществе, признак принадлежности к “высшим”, “благому роду”. В условиях крушения или отсутствия сословных перегородок благородство теряет смысл — и постепенно сходит на нет.
Событийная история интересует меня постольку-поскольку. Поэтому я редко смотрю новостные программы телевидения с самого начала — интересная для меня информация попадается обычно в самом конце программы, а то и вовсе не попадает в эфир. В этом смысле главный вопрос теперь — не кто будет президентом России и Беларуси, не каков будет курс USD к рублю, а — каков потенциал Зла? Что его сдерживает? Как ему не выйти из-под контроля! Незадолго до 1917-го была обыденная жизнь: ругали царя, фрондировали, однако ж занимались своим делом, верили в лучшую жизнь, особенно после войны (Первой мировой). Вера эта зиждилась на ощущении, что с нами “так” больше нельзя, что происходит политическая эмансипация народа, медленная, но непрестанная, что когда-нибудь мы заживем “нормально”, “как все нормальные люди”, “как в Европе”. — Как все это было сломано, какой потенциал Зла, злобы, неудовлетворенности, ненависти к жизни оказался развязан!
1917 год загодя предсказывался и предчувствовался вот именно таким ужасным и кровавым. Но революция, как она случилась, видится случайной, какой-то несерьезной игрой, большевицкий переворот — и вовсе зигзаг. А вот произошло и случилось. Как-будто все предопределено, а случайности — это только видимость, ФИЗИКА. Не то чтобы именно Ленин в Октябре, а просто: что-то ужасное. Воля Провидения, собравшая в одной точке пространства-времени нелепого государя, безволие государственной машины, безмыслие интеллигенции и преданный сам себе, утративший структуру, ставший аморфным русский народ...
В “Красном колесе” Солженицын показал полифонию предгрозовой России: все правы, и все это несется в пропасть... — дает несколько пластов истории, вроде непересекающихся, но очевидно соподчиненных: какие-то события, люди, их поступки — рефлекторные, необмысленные — и Красное Колесо. — Как? Из вот этого — Такое?!!
И масса-масса мыслей-объяснений, аргументы-споры о диктатуре-демократии-монархии, и опять же все правы — такая вот асинхронность физически единого времени. Как тут не вспомнить “раскол этнического поля”? И монархия, неплохая, может быть, в принципе, оказывается не к месту, и демократия — не по теме...
В 1917 году, видимо, из ложных представлений развязали злые силы, которые должны были привести к Добру. — Не привели: ни ненависть, ни ложь, ни что другое ЗЛОЕ начало. Нет у них такой потенции. Они воспроизводят лишь самое себя: Зло. Сейчас тоже развязывают злые начала: жадность, корыстолюбие. Думается, без закваски Добра это не приведет к хорошему.
Историческая память может объединять народ, а может разъединять его, и поскольку она так активна в настоящем, она — не только прошлое, но шрамы, гноящиеся раны в настоящем, которые надо не бередить, а лечить. Эта мысль навеяна спорами вокруг памятников советским вождям. Мне кажется, это сходно с первыми послереволюционными годами. Как только сохранились памятники Петру I и Екатерине II в Петербурге? Если бы я был мэром Витебска, то ни за что не ставил вопрос о снесении памятника Ленину, хотя — противник его. Народ требуется объединять, а не разъединять. Как мы объединяемся с бабушками, когда говорим о детях, и как разъединяемся, едва коснувшись политики.
Моя бабушка как-то во время очередного спора в сердцах сказала: “Проживите свою жизнь лучше, чем это удалось нам. Посмотрим, как это у вас получится...”
А мой внук скажет мне когда-нибудь: “Дед, не ходи на выборы! Ты уже старый, а мне здесь жить...”
Что такое демагогия как не одна из ипостасей демократии? Демагогия — это “водительство народа”, демократия — власть народа посредством представительства. Лукашенко, безусловно, демагог. Но и его оппоненты тоже. Ибо народ — поле их борьбы, где каждая сторона заигрывает с народом, перетягивает его на свою сторону, используя при этом различные демагогические приемы. Значит ли это, что “все одним миром мазаны”?
Диктатура — от слова диктат, а где у нас “диктат” по профессии, по обязанности? Первый опыт тоталитаризма для меня — это школа. Тоталитарное сознание учителя, возможно, “доброе”, наверняка оправданное. Но это проявление одного из главных качеств фашизма — опора в инфантильности.
Я, наверное, не смог бы стать диктатором: я не настолько уверен в себе, чтобы не выслушать мнения других. Значит, эти “другие” значимы для меня, я уважаю их мнение — какой же я диктатор? Диктатор — определенный психологический тип, для которого носители иного взгляда на мир не являются чем-то ценным. Мне кажется, диктатор — это биологический признак, который лежит вне осознанного контроля. Это знак Божий. Вернее — знак Зверя.
И еще: фашизм — это самодурство “простоты”, и никакие “уроки” ей не грозят.
Бабушки с плакатом Сталина — это не Истина, но это Правда.
Во сне я стал обладателем волшебной палочки, но кроме всяческих личностных благ решил попросить кое-чего для страны: я попросил для Беларуси нового президента. Но тут весьма авторитетный голос осадил меня: не лезь не в свое дело!..